Отсутствие у юристов единого подхода к пониманию права необходимо, очевидно, связывать прежде всего с методологическими недостатками познания этого феномена, препятствующими правильному определению его природы как явления сферы идеального.
«Хорошо известно, – отмечает Т.Б. Манджиев, – что проблема идеального и материального, их отношения друг к другу вставала и перед Гегелем, и перед Марксом в первую очередь как проблема отношения государственно-правовых структур, систем морали и систем “понятий”, т.е. научных систем – к объективно реальному бытию, к системе материальных отношений людей друг к другу, а вовсе не как проблема отнолений нейронов к нейронам в толще головного мозга или техники “кодирования” и “перекодировок” информации. Проблема идеального потому-то и вырастала в философско-логическую проблему, что исторически складывающиеся и развивающиеся системы форм общественного сознания обретали и обретают над индивидом (и над его мозгом) куда более деспотическую власть, нежели ближайшие чувственно воспринимаемые “вещи” и обстоятельства. Право, как идеальное выражение общественных отношений, управляет индивидом гораздо более властно, нежели причуды и случайности его индивидуального мозга, – он вынужден считаться со схемами правового регулирования жизнью куда более осмотрительно, нежели с мимолетными состояниями своих “церебральных структур”, а со сформированными наукой “законами” считаться как с вполне объективными параметрами того мира, в котором ему приходится жить и действовать.
“Мозг” индивида подчиняется (несмотря на то, что он – материален) системе “идеальных” норм своей работы как системе вполне “объективных”, т.е. вне и независимо от него сложившихся и существующих, форм жизнедеятельности человека в обществе. В этой постановке вопроса “идеальное” и выступает как противопонятие материального, взятого во всем его объеме, … а не того крохотного “кусочка” материального мира, каким является “мозг”. Это и делает “идеальное” философским понятием, не сводимым к понятиям физиологии и индивидуальной психики» [1].
Такое понимание идеального, по мнению автора, помогает правильно уяснить и сущность права в качестве общественного явления, поскольку «право представляет собой исключительно идеальное образование и один из характеронейших образцов его бытия в обществе» [2].
Советская наука, по его словам, выработала концепцию соотношения права и государства как оправдание тоталитарного политического режима. По Ленину, пишет он, без государства нет права, без принудительного аппарата не существует право. Такое представление не раскрывает истинного соотношения права и государства, а представляет собой мировоззренческую основу для подавления государством права.
И далее Т.Б. Манджиев критикует «социалистическую нормативистскую концепцию права», в которой «право понималось как продукт государственной деятельности, как система установленных или санкционированных государством норм, направленных на регулирование общественных отношений, т.е. государство – первично, право – вторично, право – продукт государства… Понятно, что нормативный характер права, возведенный в абсолют, не служит и не способствует истинному пониманию права, его места и роли в общественной жизни людей».
Между тем, рассуждает этот автор, «вполне возможно такое право, например, частное, которое может быть реализовано без государства, и его задача заключается не столько в принуждении к соблюдению норм права, сколько в создании надлежащих условий для его осуществления». В рамках теории естественного права утверждается, что права человека принадлежат ему от рождения. Но здесь напрашивается вопрос: кто же создал права человека и в чем их источник? Источник прав человека, отвечает он, – «сам человек, его потребности и интересы, его образ существования и развития, т.е. реальные способы его общественной жизнедеятельности. Кроме того, человек же выступает в качестве фактического носителя этих прав. Общественная, человеческая природа права очевидна и не требует никаких логически развернутых доказательств. Право – исключительно продукт нормальной общественной жизнедеятельности человека, а не государства. Рассмотрение же права лишь во взаимосвязи с государством и анализ его как продукта государственной деятельности чреваты весьма серьезными последствиями в лице огосударствления и обюрокрачивания человека как “винтика” огромной государственной машины».
Общественная природа права, в понимании автора, означает его первичность по отношению к государству. Государство лишь инструмент, способ достижения и осуществления права, созданного человеком. «Такое понимание права порождает идею о том, что среди всех отраслей права определяющее место занимает частное, а все другие отрасли права играют вспомогательную, сугубо производную роль по отношению к частному праву. Идея первичности человека, его потребностей и интересов обусловливает верховенство в обществе частного права. Все остальные отрасли права направлены лишь на обеспечение и реализацию частного права. Взгляд советского правоведения на определяющую роль государственного (конституционного) права среди других его отраслей отражает лишь тоталитарный характер права…» [3].
Складывается впечатление, что Т.Б. Манджиев, представив марксистский взгляд Э.В. Ильенкова на природу идеального, так и не понял, что с этим делать. Во всяком случае он не предлагает ни марксистской критики «социалистической нормативистской концепции права», ни вразумительного представления о праве как о «всеобщей форме бытия идеального в обществе». Да и где им взяться, если научную критику теории права подменять идеологическим критиканством?..
Для научной критики важно прежде всего точно обозначить критикуемую позицию, а не выдавать за нее собственные благоглупости и затем их решительно «научно критиковать». А как раз точности обозначения критикуемой позиции автору и недостает. Это видно уже из того, что «советская теория права» представлена им некой единой «социалистической нормативистской концепцией права», хотя следовало бы вспомнить и теоретиков права 20-х годов П.И. Стучку, Е.Б. Пашуканиса и др., и ряд теоретиков права 80-х годов, к примеру, Л.С. Явича, В.С. Нерсесянца и др.).
Кроме фактологической, отметим и неточность иного рода, касающуюся ленинской точки зрения на право. По замечанию автора, у Ленина «без государства нет права, без принудительного аппарата не существует право»; но это «не раскрывает истинного соотношения права и государства, а представляет собой мировоззренческую основу для подавления государством права». Такой вот безапелляционный критический «приговор» одному из наиболее основательных диалектиков…
На этом можно было не останавливаться, если бы подобная чепуха не навязывалась читателям антимарксистами с такой настойчивостью, что стала восприниматься теоретиками государства и права за нечто действительное. И поскольку диалектическая теория права нуждается в марксистской критике предшествующих правовых теорий, этому вопросу приходится уделить внимание.
Итак, откуда же взялось приписываемое В.И. Ленину представление о том, что «без государства нет права»? На него, по словам Т.Б. Манджиева, указывает «часто цитируемое в юридической науке» следующее ленинское высказывание: «Право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права», послужившее «методологической установкой в исследовании проблемы соотношения тоталитарного государства и соответствующего ему права».
Прежде чем обратиться к контексту цитируемого ленинского высказывания, заметим, что и без марксистов большинство более-менее вменяемых мыслителей и теоретиков права подчеркивали принудительный характер права, обеспечиваемый государством, причем не только «тоталитарным». Более того, последнее связывают не с правом, а с его отрицанием, о чем много пишут сторонники концепции «естественного права». Сам Манджиев не представляет права без государства, однако определяет для государства роль «инструмента, способа достижения и осуществления права, созданного человеком». Из этого у него и возникает идея, что «все отрасли права направлены лишь на обеспечение и реализацию частного права», тогда как «взгляд советского правоведения на определяющую роль государственного (конституционного) права среди других его отраслей отражает лишь тоталитарный характер права».
Не будучи юристом, автор упускает из виду, что, прежде чем «обеспечивать и реализовывать частное право», его в новейшее время конституируют в системе права, причем не без помощи государства и его конституционного права. Впрочем, если государство – это всего лишь способ осуществления права, его «инструмент», значит тоталитарный характер государства зависит от «тоталитарности» права, а не наоборот; а «правовая тоталитарность», следуя за логикой автора, обусловлена «верховенством в обществе частного права». Неожиданный вывод, не так ли?..
Вот куда могут завести очередного критика «советского тоталитаризма» абстрактные рассуждения о соотношении государства и права, стремление увидеть в цитируемом высказывании В.И. Ленина то, чего там нет, а именно, упоминания государства. Там есть указание на «аппарат, способный принуждать к соблюдению норм права», которое антимарксистские критики просто-напросто отождествляют с понятием «государство», не задумываясь при этом, почему отличавшийся исключительной точностью формулировок Ленин заменил слово «государство» таким многословным определением? – Да потому и заменил, что предельно точно сформулировал свою мысль!
Чтобы пояснить сказанное, приведем для начала ленинское высказывание полностью. «В первой своей фазе, на первой своей ступени коммунизм не может еще быть экономически вполне зрелым, вполне свободным от традиций или следов капитализма. Отсюда такое интересное явление, как сохранение “узкого горизонта буржуазного права” – при коммунизме в его первой фазе. Буржуазное право по отношению к распределению продуктов потребления предполагает, конечно, неизбежно и буржуазное государство, ибо право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права. Выходит, что не только при коммунизме остается в течение известного времени буржуазное право, но даже и буржуазное государство – без буржуазии! Это может показаться парадоксом или просто диалектической игрой ума, в которой часто обвиняют марксизм люди, не потрудившиеся ни капельки над тем, чтобы изучить его чрезвычайно глубокое содержание. На самом же деле остатки старого в новом показывает нам жизнь на каждом шагу, и в природе и в обществе. И Маркс не произвольно всунул кусочек “буржуазного” права в коммунизм, а взял то, чтó экономически и политически неизбежно в обществе, выходящем из недр капитализма» [4].
В приведенном рассуждении фраза «ибо право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права» относится к определению не права «вообще», а буржуазного права, которое неизбежно предполагает также буржуазное государство. Именно последнее, прежде всего, представляет «аппарат принуждения к соблюдению норм права». Но Ленин здесь ведет речь даже не о буржуазном праве в собственном смысле, а об «узком горизонте буржуазного права» при социализме – как «интересном явлении», о сохранении буржуазного права в распределении продуктов потребления (но не в распределении средств производства, т.е. не о сохранении права частной собственности), о «кусочке “буржуазного” права в коммунизме», которому соответствует «буржуазное государство без буржуазии». Такое право тоже нуждается в «аппарате, способном принуждать к соблюдению его норм», но этот аппарат уже не является буржуазным государством, действительным государством в ленинском его понимании, это уже «отмирающее государство». Ради необходимой точности изложения он заменил слово «государство» указанным многословным определением аппарата.
{ Всякие сомнения на этот счет сам В.И. Ленин снимает всего несколькими страницами ранее, так разъясняя позицию Маркса в данном вопросе: «Маркс не только точнейшим образом учитывает неизбежное неравенство людей, он учитывает также то, что один еще переход средств производства в общую собственность всего общества (“социализм” в обычном словоупотреблении) не устраняет недостатков распределения и неравенства “буржуазного права”, которое продолжает господствовать, поскольку продукты делятся “по работе”.
“…Но эти недостатки, – продолжает Маркс, – неизбежны в первой фазе коммунистического общества, в том его виде, как оно выходит, после долгих мук родов, из капиталистического общества. Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества…”
Таким образом, – разъясняет цитируемое им положение Ленин, – в первой фазе коммунистического общества (которую обычно зовут социализмом) “буржуазное право” отменяется не вполне, а лишь отчасти, лишь в меру уже достигнутого экономического переворота, т.е. лишь по отношению к средствам производства. “Буржуазное право” признает их частной собственностью отдельных лиц. Социализм делает их общей собственностью. Постольку – и лишь постольку – “буржуазное право” отпадает. Но оно остается все же в другой своей части, остается в качестве регулятора (определителя) распределения продуктов и распределения труда между членами общества. “Кто не работает, тот не должен есть” – этот социалистический принцип уже осуществлен; “за равное количество труда равное количество продукта” – и этот социалистический принцип уже осуществлен. Однако это еще не коммунизм, и это еще не устраняет “буржуазного права”, которое неравным людям за неравное (фактически неравное) количество труда дает равное количество продукта.
Это – “недостаток”, говорит Маркс, но он неизбежен в первой фазе коммунизма, ибо, не впадая в утопизм, нельзя думать, что, свергнув капитализм, люди сразу научаются работать на общество без всяких норм права, да и экономических предпосылок такой перемены отмена капитализма не дает сразу. А других норм, кроме “буржуазного права”, нет. И постольку остается еще необходимость в государстве, которое бы, охраняя общую собственность на средства производства, охраняло равенство труда и равенство дележа продукта. Государство отмирает, поскольку капиталистов уже нет, классов уже нет, подавлять поэтому какой бы то ни было класс нельзя. Но государство еще не отмерло совсем, ибо остается охрана “буржуазного права”, освящающего фактическое неравенство. Для полного отмирания государства нужен полный коммунизм» [5]. И далее: «До тех пор, пока наступит “высшая” фаза коммунизма, социалисты требуют строжайшего контроля со стороны общества и со стороны государства над мерой труда и мерой потребления, но только контроль этот должен… проводиться не государством чиновников, а государством вооруженных рабочих» [6].
Именно в контексте этого ленинского замечания прежде всего необходимо рассматривать его высказывание о том, что «право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права». }
Для Ленина, как марксиста, государство существует только в классовом обществе в качестве орудия классового господства. Что касается права, В.И.Ленин, вслед за классиками марксизма, Г.В. Плеханов и другие марксисты не ставили существование права как такового в зависимость от деления общества на классы и наличия государства. Поэтому, приписывая Ленину взгляд на право как на «продукт деятельности государства», а не как на «способ осуществления права», его «инструмент», Т.Б. Манджиев не только заблуждается по части действительной связи права с государством сам, но и извращает при этом ленинскую позицию.
В.И. Ленин рассматривает государство не как способ создания права или его осуществления, а, главным образом, в качестве орудия охраны и защиты частной собственности, орудия подавления посягательств на нее. Этому прежде всего подчинена деятельность государства во все периоды его существования. А при исчезновении классов отпадет необходимость подавлять какой-либо класс, значит отпадет и необходимость в государстве; однако право при этом не исчезает, оно остается «в качестве регулятора (определителя) распределения продуктов и распределения труда между членами общества». Именно на такое понимание однозначно указывает следующее место из ленинской работы:
«Выражение “государство отмирает”, – замечает В.И.Ленин, комментируя слова Маркса, – выбрано очень удачно, ибо оно указывает и на постепенность процесса и на стихийность его. Только привычка может оказать и несомненно окажет такое действие, ибо мы кругом себя наблюдаем миллионы раз, как легко привыкают люди к соблюдению необходимых для них правил общежития, если нет эксплуатации, если нет ничего такого, чтó возмущает, вызывает протест и восстание, создает необходимость подавления… Другими словами: при капитализме мы имеем государство в собственном смысле слова, особую машину для подавления одного класса другим и притом большинства меньшинством. Понятно, что для успеха такого дела, как систематическое подавление меньшинством эксплуататоров большинства эксплуатируемых, нужно крайнее свирепство, зверство подавления, нужны моря крови, через которые человечество и идет свой путь в состоянии рабства, крепостничества, наемничества.
Далее, при переходе от капитализма к коммунизму подавление еще необходимо, но уже подавление меньшинства эксплуататоров большинством эксплуатируемых. Особый аппарат, особая машина для подавления, “государство” еще необходимо, но это уже переходное государство, это уже не государство в собственном смысле, ибо подавление меньшинства эксплуататоров большинством вчерашних наемных рабов дело настолько, сравнительно, легкое, простое и естественное, что оно будет стоить гораздо меньше крови, чем подавление восстаний рабов, крепостных, наемных рабочих, что оно обойдется человечеству гораздо дешевле… Наконец, – указывает Ленин, – только коммунизм создает полную ненадобность государства, ибо некого подавлять, – “некого” в смысле класса, в смысле систематической борьбы с определенной частью населения. Мы не утописты и нисколько не отрицаем возможности и неизбежности эксцессов отдельных лиц, а равно необходимости подавлять такие эксцессы. Но, во-первых, для этого не нужна особая машина, особый аппарат подавления, это будет делать сам вооруженный народ с такой же простотой и легкостью, с которой любая толпа цивилизованных людей даже в современном обществе разнимает дерущихся или не допускает насилия над женщиной. А, во-вторых, мы знаем, что коренная социальная причина эксцессов, состоящих в нарушении правил общежития, есть эксплуатация масс, нужда и нищета их. С устранением этой главной причины эксцессы неизбежно начнут “отмирать”. Мы не знаем, как быстро и в какой постепенности, но мы знаем, что они будут отмирать. С их отмиранием отомрет и государство» [7].
Вполне очевидно, что для Ленина право не есть «продукт деятельности государства», а есть продукт определенных общественных отношений, связанных с неравенством людей как субъектов этих отношений. «Ибо когда все научаться управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производством, самостоятельно осуществлять учет и контроль тунеядцев, баричей, мошенников и тому подобных “хранителей традиций капитализма”, – тогда уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием…, что необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой. И тогда будет открыта настежь дверь к переходу от первой фазы коммунистического общества к высшей его фазе, а вместе с тем к полному отмиранию государства» [8].
Заметим: говоря об отмирании государства, В.И. Ленин нигде ни словом не обмолвился об отмирании права. Даже в высшей фазе коммунизма при отсутствии государства он всё же предполагает необходимость соблюдения «основных правил всякого человеческого общежития», которое станет привычкой. То есть, право не исчезает, исчезает государственно-принудительный способ его осуществления, но остается естественный для права привычный добровольный способ осуществления правомерного поведения, без которого никакое право не просуществовало бы и нескольких дней. А еще остается «неизбежность отдельных эксцессов» и связанная с этим необходимость их подавления. И даже если это подавление осуществляет сам вооруженный народ с такой же простотой и легкостью, с которой «любая толпа цивилизованных людей в современном обществе разнимает дерущихся или не допускает насилия над женщиной», то и в этом случае действия толпы должны быть правомерными, то есть регулироваться правом, как и действия «вооруженного народа» при подавлении отдельных эксцессов. С точки зрения нашего понятия права, сформулированного в первой книге “Диалектики права”, это означает переход в будущем от одного вида права к другому: от юридического права классового общества к гуманистическому праву общества без классов.
На основе анализа ленинской точки зрения на отношение права к государству следует заключить, что в марксизме право трактуется не как «продукт» государства и классового общества, а как необходимое порождение общественных отношений, связанных с неравенством людей в качестве субъектов этих отношений, как один из тех нормативных способов, каким осуществляется необходимость соблюдать общие правила человеческого общежития [9].
________________________________
1. Манджиев Т.Б. Право как всеобщая форма бытия идеального в обществе // Правоведение. – 1997. – № 3. – с. 35.
2. Там же. – с. 36-37.
3. Там же. – с. 37-38.
4. Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т.33. – с. 98-99.
5. Там же. – с. 94-95.
6. Там же. – с. 97.
7. Там же. – с. 90-91.
8. Там же. – с. 102.
9. Ющик А.И. Диалектика права. Книга вторая. Первобытное право (Очерк теории происхождения права). – К.: Парлам. вид-во, 2021. – с. 283-290.