Конспирология – за или против?
Слово «конспирология», похоже, чаще всего мы встречаем в лексиконе разного рода экспертов (экономистов, социологов, политологов), рассуждающих об общественных явлениях и процессах, причины которых скрыты от глаз обывателя, предлагающих собственные версии их истолкования и строящих на их основе прогностические сценарии будущего той или иной страны и даже всего человечества. При этом в большинстве к конспирологии отношение отрицательное или недоверчивое, как к чему-то неистинному и даже как шарлатанству.
Всё это кажется странным, ибо речь идет не о праздной болтовне торговок на рынке, а об экспертных суждениях, которые, как предполагается в силу их высокого статуса, должны быть едва ли не непререкаемой истиной.
Не иначе как эта странность толкает отдельных экспертов к переоценке места и роли конспирологии в познании тайн истории и современных событий и процессов. Эти эксперты готовы даже признать реальную познавательную ценность конспирологии как знания о глубинной сущности явлений и процессов, которую неспособна уловить "рядовая" научная или даже философская мысль.
Некоторые политологи трактуют конспирологию как «способ объяснения сложного мира», как своеобразную «вакцину против сложности», то есть придают ей, по сути, методологический статус важнейшего инструмента познания.
Например, один известный ученый-историк, социальный философ, обществовед и публицист видит в конспирологии неотъемлемый элемент истории, социологии, политологии, политэкономии, полагая, что настоящий профессионал в этих областях должен быть также еще и профессиональным конспирологом. По его мнению, конспирология – это, помимо прочего, еще и раскрытие секретов власть имущих, «того, как реально функционирует власть, распределяются ресурсы, циркулирует информация. А поскольку истинная власть – это, как правило, тайная власть или явная власть в ее тайных действиях, тайном измерении, то ее анализ по определению имеет конспирологический характер».
При этом автор замечает, что он рассуждает не о «конспирологии в одиозно-традиционном смысле как поиск заговорщиков», а о «политической экономии заговора».
По его словам, «масонские и иные тайные общества были наднациональными (это объективно противопоставляло их государству, к тому же становившемуся все более массово ориентированным, открытым и публичным), что соответствовало экономическим и социальным интересам верхушки мирового капиталистического класса и особенно буржуазии». Таким образом, заговор стал формой самоорганизации старых и новых групп Европы как мир-системы… по отношению к государству и массам – как на внутринациональном, так и на мировом уровне – в борьбе за власть, ресурсы и информацию в постоянно меняющихся и усложняющихся условиях. «При этом роль и значение буржуазного сегмента постоянно усиливались, переплетаясь с аристократическим, – внешне при сохранении прежних форм» (Фурсов А. Конспирология – веселая и строгая наука ).
Другие же полагают, что конспирология есть оружие слабых, есть капитуляция разума перед трудностью научного постижения мира.
Кто из них прав? Однозначно ответить на этот вопрос сразу невозможно, если не прибегать с самого начала к той же конспирологии как "вакцине против сложности", упрощая проблему.
* * *
Что означает «конспирология»?
В публикациях относительно понятия конспирологии можно встретить его определения как теории заговора (происходит от англ. conspiracy theory «теория заговора»), или концепции, которая трактует отдельные общественно значимые события, определённые исторические явления или даже ход истории в целом как результат заговора со стороны некоторой группы людей, управляющих этим процессом из корысти, эгоизма, амбиций или иных групповых, клановых и других интересов. Теория заговора также рассматривается как один из крайних вариантов теории элит.
В дискуссионной практике термин используется в нарицательном смысле в значении синонима «явно надуманной, некорректной концепции». Объявление концепции оппонента теорией заговора нередко используется в полемике как средство дискредитации данной концепции в глазах публики.
Конспирологическая трактовка событий и явлений в обществе выглядит некорректной потому, что, как правило, приписывает отдельным людям или небольшим их группам чрезмерную способность контроля всех мировых экономических, политических и социальных процессов и целенаправленного управления ими в своих интересах и потаенных целях. При этом конфликтные ситуации в обществе представляются сквозь призму противоборства добра и зла, даже если они носят исключительный и частный характер.
Не удивительно, что синонимами слова «конспирология» являются такие как «тайноведение», «закулисоведение», «конспиративизм» и т.п.
Конспирологи безосновательно обобщают отдельные факты и частные стороны ситуации или явления, придавая им более важное значение, большее звучание, чем они имеют в действительности. Кроме того, они ставят их в такие непосредственные связи и отношения, которых на самом деле не существует. Как правило, всё это фигурирует в контексте таинственной формы заговора.
Изложенное указывает на то, что конспирологические концепции не всегда дружат с разумом, научно постигающим мир, а больше ориентированы на их психологически-рассудочное восприятие и эмоциональное действие на публику.
Вместе с тем, конспирологические объяснения реальности появляются там и тогда, где и когда отсутствует достаточный фактический материал для ее научного понимания. В таких случаях ученые используют научные гипотезы, в качестве средства для достижения научных результатов, которые при их проверке могут оказаться как истинными, так и ложными. Гипотезы часто высказываются относительно явлений, которые в настоящее время либо не существуют (скажем, идеи социальных наук о будущей организации общества), либо непосредственно не воспринимаются (какие-либо звезды, частицы и т.д.), либо существуют или существовали, и воспринимаются (воспринимались), но не находят пока убедительного объяснения при помощи уже известных научных фактов, законов и методов их познания.
Как таковые, гипотезы сходны с конспирологическими построениями, которые также могут рассматриваться как гипотезы их авторов относительно объяснения реальности. В таком случае встает вопрос о соотношении науки и конспирологии, их тождестве и различии. Не случайно ведь кое-кто из ученых находит в конспирологии неотъемлемый элемент политэкономии, истории, социологии, политологии, утверждая, что настоящий профессионал в этих областях должен быть еще и профессиональным конспирологом. Так ли это в самом деле?...
* * *
Конспирология в аспекте предмета и метода познания
Как известно, человек познаёт окружающий его мир в разных формах: научной, художественной, практической. Познание объективного мира является главной функцией науки. В отличие от религии, наука всегда имеет дело с реально существующими явлениями и процессами действительности. Отражая мир таким, каким он есть, наука отрицает влияние сверхъестественных сил в качестве причин явлений и процессов этого мира, равно как и необоснованные предположения и вымыслы о них.
Поэтому предметом науки являются разные формы движения материи, как в отдельности, так и в их взаимосвязи, а также процесс их отражения в сознании. Отсюда идет различие наук на естественные (физика, химия, биология и т.д.), общественные (история, политэкономия, социология и др.) и науки о мышлении (формальная и диалектическая логика, психология).
При этом задачей науки является познание не просто внешнего бытия явлений и процессов, а проникновение в глубь вещей, их сущность и законы их развития. Как заметил К. Маркс, «если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишня» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т.25, ч.ІІ. – с. 384).
С этой точки зрения наука в принципе отличается от художественного постижения мира, перед которым не ставится такая задача, хотя внутренний мир героев художественных произведений их авторы так или иначе отражают, так или иначе изображают их личностные типы и характеры.
Более того, наука представляет систему знаний или систематизированное знание, отражающее системный характер объективного мира. Отражая законы явлений и процессов, объективные тенденции их развития, научное знание дает возможность предвидеть последствия деятельности человека. «Будущее, – по замечанию Г.В. Плеханова, – способен предвидеть только тот, кто понял прошедшее» (Плеханов Г.В. Избранные философские произведения. т. І, с. 537). А научное предвидение является надежной основой практической деятельности человека, потребностям которой и подчинена наука.
Что до конспирологии, она в отмеченных аспектах скорее близка к религии, чем к науке. В отличие от науки, конспирология характеризуется не объективным, а искаженным характером знания; предполагает в большей степени слепую веру в свои выводы, чем основанное на практике доказательство их истинности, их соответствия объективным процессам; отличается более догматическим, чем постоянно развивающимся поисковым характером, выражающим способность человека господствовать над миром, а не его бессилие перед некими потайными силами, производящими заговоры вопреки всем общественным силам и движениям.
В методологическом аспекте конспирология решающим образом отлична от науки. Дело в том, что наука с необходимостью требует диалектического и материалистического подхода к познавательным проблемам. «Диалектика, – указывал Гегель, – есть…движущая сила всякого развертывания мысли и представляет собой принцип, который один вносит в содержание науки имманентную связь и необходимость…» (Гегель Г.В.Ф. Соч. т.1. с.135).
В этом же смысле рассуждали классики марксизма-ленинизма. В дальнейшем многие ученые, в том числе представители естественных наук, отмечали значение диалектического материализма как общего метода научного познания (к примеру, знаменитый французский физик П. Ланжевен в своем докладе «Механистический и диалектический материализм»).
Напротив, конспирологи, предлагая свою реконструкцию тех или иных исторических и современных событий, явлений или процессов, прогнозируя будущее развитие последних, по странной случайности (или необходимости?) стараются избегать в их объяснениях фиксации диалектических противоречий, ограничиваясь «стройной» логикой надуманной искусственной связи событий и явлений. Почему бы?
Выходит, познавательная ценность конспирологии как «знания о глубинной сущности явлений и процессов», которую, якобы, «неспособна уловить научная мысль», на самом деле есть не более чем леность мысли, которая не в состоянии осилить диалектическую логику и постигать с ее помощью диалектику жизни. А леность, как известно, не лучшее человеческое качество: по замечанию одного оригинала, «леность – это глупость тела, а глупость – это леность ума».
Если конспирологию и признать «способом объяснения сложного мира», то способ этот не вполне удовлетворительный. Ибо употребление подобной «вакцины против сложности» точно ума не прибавит, а вот глупости прибавить может. А с глупостью еще и вреда обществу.
* * *
Между псевдонаукой и лженаукой
Кроме науки в сфере познания различают такие явления как «псевдонаука» и «лженаука». Для некоторого представления об этих явлениях в плане соотнесения их с конспирологией приведем несколько определений.
Псевдонаука – это предложение, вывод или система объяснения, которая представляется как наука, но которой не хватает строгости, необходимой для научного метода. Псевдонаука также может быть результатом исследования, основанного на ошибочных предпосылках, некорректном экспериментальном плане или плохих данных. Псевдонауке наука не оппонирует. Наука на псевдонауку указывает.
Псевдо – означает ложный, поэтому псевдонаука означает ложную науку или на самом деле не является научным занятием. Псевдонаука не соответствует обычным научным доказательствам и тестам. Может претендовать на более высокий уровень, чем наука, или на область, которую наука не может понять, например, сверхъестественное царство.
Псевдонауку обычно легко распознать по акценту на подтверждении, а не на опровержении, по физически невозможным утверждениям и терминам, заряженным эмоциями или ложной "научностью", что в некотором роде похоже на "истинность". Псевдонаука характеризуется как любая вера в эпистемологически необоснованные утверждения, которые якобы являются научными, но используют ненаучные методы доказательства.
Избегание рецензирования коллегами – это еще один распространенный признак псевдонауки. Рецензирование коллегами является важной частью научного процесса, поскольку оно гарантирует, что исследование является обоснованным и надежным. Псевдонаучные теории часто избегают такого рецензирования, так как их утверждения не выдерживают критики.
Лженаучное знание чувствительно к злобе дня, к сенсации. Его особенностью является то, что оно не может быть объединено парадигмой, не может обладать систематичностью, универсальностью. Лженаучные знания сосуществуют с научными знаниями.
Наука смеется над псевдонаукой и от нее отмежевывается. Лженауку, паразитирующую на теле науки, наука изживает.
Чтобы яснее представить себе, чем наука отличается от псевдонауки, обратимся к анализу Марксом в «Экономических рукописях» такого предмета как "материальное производство".
Прежде всего, Маркс точно определяет исходный пункт исследования, на что многие исследователи в разных областях знаний не обращают внимания, но на необходимость чего указывал еще Гегель в своей логике. Определив в качестве исходного пункта общественное производство, Маркс представляет диалектическое понятие производства как единство в нем общего, особенного и отдельного.
Рассматривая далее общее отношение производства к распределению, обмену и потреблению, Маркс пишет:
«Прежде чем продолжать дальнейший анализ производства, необходимо обратить внимание на те различные рубрики, которые ставят рядом с ним экономисты.
Первое поверхностное представление: в процессе производства члены общества приспособляют (создают, преобразуют) продукты природы к человеческим потребностям; распределение устанавливает пропорцию, в которой каждый индивидуум принимает участие в произведенном; обмен доставляет ему те определенные продукты, на которые он хочет обменять доставшуюся ему при распределении долю; наконец, в потреблении продукты становятся предметами потребления, индивидуального присвоения.
Производство создает предметы, соответствующие потребностям; распределение распределяет их согласно общественным законам; обмен снова распределяет уже распределенное согласно отдельным потребностям; наконец, в потреблении продукт выпадает из этого общественного движения, становится непосредственно предметом и слугой отдельной потребности и удовлетворяет ее в процессе потребления. Производство выступает, таким образом, исходным пунктом, потребление – конечным пунктом, распределение и обмен – серединой, которая, в свою очередь, заключает в себе два момента, так как распределение определяется как момент, исходящий от общества, а обмен – от индивидуума…
Противники политико-экономов, – будь то противники из среды этой самой науки или вне ее, – упрекающие их в варварском разрывании на части единого целого, либо стоят с ними на одной и той же почве, либо ниже их. Нет ничего более банального, чем упрек, будто политико-экономы обращают слишком большое внимание на производство, рассматривая его как самоцель. Распределение, мол, имеет такое же большое значение. В основе этого упрека лежит как раз представление экономистов, будто распределение существует как самостоятельная, независимая сфера рядом с производством. Или делают упрек, что эти моменты якобы не охватываются в их единстве. Как будто бы этот разрыв проник не из действительности в учебники, а наоборот, из учебников – в действительность, как будто здесь дело идет о диалектическом примирении понятий, а рне о понимании реальных отношений!»
И далее Маркс проводит глубокий анализ диалектики общественного производства (см. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т.12. с. 709-726). С этим анализом полезно ознакомиться каждому, кто желает научиться мыслить диалектически и понимать хоть что-то в общественных науках. Тем более, что Маркс завершает свой анализ характеристикой метода политической экономии (Там же, с.726-735).
Какое отношение сказанное имеет к нашей теме? – То, что конспирология не постигает даже уровня первого поверхностного представления о предмете, не говоря о проникновении в его сущность с помощью диалектической логики, благодаря которому только и возможно говорить о действительной научности знания. Тем не менее, конспирологи уверяют нас, что они постигают в явлениях и процессах якобы их самую глубокую сущность, представляя эти свои «откровения» как "научную" сенсацию...
И тогда мы вдруг узнаём, что, оказывается, в 1917 году роль вождя Октябрьской революции была второстепенной, а решающую роль сыграли в ней представители царского разведсообщества. При этом ни слова не говорится о ленинских «Апрельских тезисах» и их научном значении, о классах и классовой борьбе, необходимым и закономерным результатом которой стали как февральская буржуазная, так и октябрьская социалистическая революции.
Как будто классовую борьбу, как «локомотив истории», открыли двое классиков марксизма, а не ученые-историки задолго до них… Так ведь, конспирологически, можно и саму конспирологию представить как идейное оружие мирового заговора против марксизма…
* * *
В отличие от марксизма, конспирологические теории представляют на деле произвольное связывание различных фактов в некую целостную картину, отвлекаясь при этом от объективной закономерности процессов и явлений и упирая на личные усилия разных деятелей или отдельных, как правило, скрытых от общественного внимания, групп лиц. В итоге всякая конспирологическая концепция основывается на искажении действительного соотношения между необходимостью и свободой в сторону последней. При этом конспирологическая «свобода» в теории мало чем отличается от субъективного произвола, а на практике выглядит просто как ничем не обусловленные произвольные деяния отдельных персонажей. Ввиду этого, в конспирологических теориях мы не находим рассуждений о законах общественного развития, о необходимости тех или иных процессов и явлений, о движущих силах исторического процесса.
Для лучшего понимания различия между марксизмом как научной теорией и конспирологическими «теориями» здесь полезно напомнить превосходное разъяснение видным дореволюционным марксистом Г.В. Плехановым вопроса об отношении свободы к необходимости в его работе «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю».
«Положим, – рассуждал он, – что отдельный человек совершенно свободен, несмотря на свое подчинение законам необходимости, более того – именно вследствие этого подчинения. Но в обществе, а следовательно и в истории, мы имеем дело не с индивидуумом, а с целой массой индивидуумов. Спрашивается: не нарушается ли свобода каждого свободою остальных? Я вознамерился сделать то и то, например осуществить истину и справедливость в общественных отношениях. Это мое намерение свободно принято мною, и не менее свободны будут те мои действия, с помощью которых я буду стараться осуществить его. Но мои ближние мешают мне в преследовании моей цели. Они восстали против моего намерения так же свободно, как я его принял. И так же свободны их направленные против меня действия.
…Поскольку их деятельность свободна – а она совершенно свободна, – поскольку неведомыми мне путями материальная необходимость перешла в свободу – а она, по предположению, целиком перешла в нее, – постольку поступки моих сограждан ускользают от всякого предвидения. Я мог бы надеяться предвидеть их только при том условии, если бы я мог рассматривать их так, как я рассматриваю все другие явления окружающего меня мира, т.е. как необходимые следствия определенных причин, которые уже известны или могут быть известны мне. Иначе сказать, моя свобода не была бы пустым словом только в том случае, если бы ее сознание могло сопровождаться пониманием причин, вызывающих свободные поступки моих ближних, т.е. если бы я мог рассматривать их со стороны их необходимости. Совершенно то же могут сказать мои ближние о моих поступках.
А это что означает? Это означает, что возможность свободной (сознательной) исторической деятельности всякого данного лица сводится к нулю в том случае, если в основе свободных человеческих поступков не лежит доступная пониманию деятеля необходимость… Если в поступках моих сограждан нет ничего необходимого или если они недоступны моему пониманию со стороны их необходимости, то мне остается уповать на благое провидение: самые разумные мои планы, самые благородные мои желания разобьются о совершенно непредвиденные действия миллионов других людей. Тогда, по выражению Лукреция, изо всего может выйти все …Это прекрасно понимали идеалисты-диалектики. В их практической философии необходимость является вернейшим, единственным надежным залогом свободы. Даже нравственный долг не может успокоить меня относительно результатов моих действий, говорил Шеллинг, если результаты эти зависят только от свободы. “В свободе должна быть необходимость”.
Но о какой же собственно необходимости может идти речь в этом случае?
…Общественные отношения людей, – пишет Г.В. Плеханов, – не представляют собой плода их сознательной деятельности. Люди сознательно преследуют свои частные, личные цели. Каждый из них сознательно стремится, положим, к округлению своего состояния, а из совокупности их отдельных действий выходят известные общественные результаты, которых они, может быть, совсем не желали и, наверное, не предвидели. Зажиточные римские граждане скупали земли бедных земледельцев. Каждый из них знал, конечно, что благодаря его действиям такие-то Туллий и Юлий становятся безземельными пролетариями. Но кто из них предвидел, что латифундии погубят республику, а с нею и Италию? Кто из них отдавал, кто мог дать себе отчет относительно исторических последствий своего приобретательства? Никто не мог, никто не отдавал…
Из сознательных свободных поступков отдельных людей необходимо вытекают неожиданные для них, непредвиденные ими последствия, касающиеся всего общества, т.е. влияющие на совокупность взаимных отношений тех же людей. Из области свободы мы переходим таким образом в область необходимости.
Если несознаваемые людьми общественные последствия их индивидуальных действий ведут к изменению общественного строя, что происходит всегда, хотя далеко не одинаково быстро, то перед людьми вырастают новые индивидуальные цели. Их свободная сознательная деятельность необходимо приобретает новый вид. Из области необходимости мы опять переходим в область свободы.
Всякий необходимый процесс есть процесс законосообразный. Изменения общественных отношений, непредвидимые людьми, но необходимо являющиеся в результате их действий, очевидно, совершаются по определенным законам. Теоретическая философия должна открыть их …Переход необходимости в свободу тоже совершается по определенным законам, которые могут и должны быть открыты теоретической философией…
А раз теоретическая философия исполнит эту задачу, она даст совершенно новую, непоколебимую основу философии практической. Раз мне известны законы общественно-исторического движения, я могу влиять на него сообразно моим целям, не смущаясь… тем соображением, что мои соотечественники в качестве существ, одаренных свободной волей, готовят мне каждую данную минуту целые вороха самых удивительных сюрпризов. Я, разумеется, не в состоянии буду поручиться за каждого отдельного соотечественника, особенно если он принадлежит к “интеллигентному классу”, но в общих чертах мне будет известно направление общественных сил, и мне останется только опереться на их равнодействующую для достижения моих целей»
Интересно, замечает здесь же Г.В. Плеханов, что чем более идеализм стал бы оттенять сторону свободы в теории, тем более он вынужден был бы сводить ее на нет в области практической деятельности, где он не в силах был бы совладать со случайностью, вооруженной всей силою свободы.
Просто изумительное предвидение нынешних проблем либеральных теоретиков и особенно практиков! (Плеханов Г.В. Избранные философские произведения. Т.1. – с. 592-595).
К этому полезно также напомнить марксистский взгляд на роль личности в истории, о котором шла речь в другой публикации сайта (См.: «Будущее в прошлом и прошлое в будущем», а также «Между эгоизмом и альтруизмом»).
* * *
Кому и чему служит конспирология?
Если конспирологию не рассматривать как науку, то возникает вопрос: к явлениям какого рода ее можно отнести? По-видимому, к тем явлениям, которые чем-то похожи на науку и, вместе с тем, наукой не являются. К такого рода феноменам относится идеология, соотношение которой с наукой рассмотрено в одной из публикаций сайта. В ней, в частности, приведено пожелание О. Шпенглера, автора известной книги «Закат Европы», освободить историю от личного предрассудка наблюдателя, превращающего ее в историю какого-то фрагмента прошлого, целью которого предстает установившееся в Западной Европе случайно-современное, а критериями оценки достигнутого и достижимого – сиюминутно значимые идеалы и интересы.
В связи с этим было замечено, что за так называемой «объективностью» представителей исторического знания (обычно ею козыряют те, кто с порога отвергает классовый подход и марксизм вообще) на самом деле скрывается неведение относительно их собственных предрассудков (а иногда, прибавим, также намеренная идеологизация истории, чаще всего, не без материального стимула). Для того, чтобы история перестала играть роль идеологической марионетки власть имущих, затуманивающих с ее помощью сознание населения, и чтобы она приобрела значение действительно научной картины прошлого, – для этого требуется немного, а именно: чтобы случайность, господствующую в области исторических явлений, не выдавали за окончательное и главное, а рассматривали, как указывал Энгельс, как подчиненное внутренним историческим законам общественного развития. Всё дело лишь в том, чтобы открыть эти законы (См.: «Идеология: к старой дискуссии»).
Ниже приведем подборку рассуждений о конспирологии, которые должны помочь ответить на вопрос: для чего существует конспирология, если она не дает людям истинного знания?
Конспирология описывает мир как схватку скрытых врагов и открытых героев. Враги пытаются захватить все, но делают это так, чтобы никто не успел спохватиться. Конспирологи рисуют жесткие битвы в наших головах. Это все сложно проверить, поскольку покрыто мраком тайны, но очень популярно, поскольку невидимое всегда страшнее видимого. В темной комнате страшнее, чем в светлой.
Во все времена пропаганда рисует героев и врагов, поднимая своих героев в атаку на чужих врагов. Пропаганда всегда купается в победе, поэтому массовое сознание ей поддается – так ему удобнее. Поражение никому не нужно, но именно там история скрывает свои подсказки. Пропаганда может объяснить поражение тоже, но тогда она превращается в конспирологию, поскольку использует как инструмент что-то несуществующее.
Конспирология «любит» исключительно врагов, причем особое внимание уделяется именно «вечным» врагам, которые «мучают» человечество с давних времен. Заговор – это всегда захватывающе и интересно. А существует ли он на самом деле – никто не знает. Но это все равно вариант ответа на вопрос. Ответа возможного, но в плане истины неопределенного.
Пропаганде нужно как следует напугать население, чтобы сплотить его вокруг власти, которая может стать спасителем. Дезинформация и фейки тоже эксплуатируют наши страхи. Все это в сильной степени связано и с тем, что власть нуждается в инструментарии объединения и сплочения населения. А это возможно только с опорой на эмоции. Интеллектуально мы можем быть очень разными, а вот эмоционально – очень сходными, поскольку эмоции из древности, а интеллект – из современности. Разные «ужастики» привлекают многих, потому и столь популярны. Мы бросаемся на подобные фильмы, например, поскольку мир стал слишком предсказуемым и спокойным. Но биология заставляет нас быть готовыми к любому повороту событий.
Пропаганда нацелена на влияние, а не на информацию. В результате информация становится вторичной, это инструментарий для того, чтобы повлиять в нужную сторону. Дезинформация или фейк не считаются таковыми, если говорящий человек сам верит в эту информацию. Они другие, когда человек специально искривляет описание ситуации, чтобы достичь нужного результата.
В конспирологию верят многие. Но вера в свои и чужие слова не всегда несет правду. Часто этим пользуются политики, чтобы склонить на свою сторону массовое сознание. И именно оно скорее эмоционально, чем рационально.
Конспирология опасна в руках политиков, поскольку они могут, опираясь на введенный страх, даже иллюзорный, проводить в жизнь любые свои решения. Конспирология пытается большими заговорами объяснить даже малые дела. Важным для нее является возможность отрезать массовое сознание от реальности, от возможности возразить, ведь страшное тормозит наше мышление.
Сколько стрел было потрачено на конспирологические версии ковида, но однозначного ответа о его происхождении так и не было получено. Раз его нет, то раскрывается поле для конспирологии. Кстати, она выгодна и для власти, поскольку работает с причинами, которые никто не знает и на которые невозможно повлиять.
Конспирология по своей сути это победа над нашим разумом, поскольку позволяет спрятать рациональность за непроверяемыми рассуждениями. Теории заговоров так же вечны, как и человечество.
В нашем мире жить сложно. Конспирология, с одной стороны, упрощает наш мир, объясняя все своими «истинами», с другой, делает мир еще страшнее. Человек вносит в мир свои, более внятные для него, причины и следствия. И этот более системный мир обладает своими дополнительными свойствами и характеристиками, которые отсутствуют в монографиях и учебниках.
Конспирологический мир вполне понятен, если мы можем откинуть свою рациональность: теория заговора объясняет любые события действиями влиятельных заговорщиков. Все происходит с какой-то целью, ничто не происходит случайно. Термин «конспирология» означает то же, что и «теория заговора», только звучит более научно. Правда, конспирологами обладатели такой картины мира себя предпочитают не называть. Да и про заговоры говорят редко. Сейчас в моде слово «скептик».
Проблема в том, что у таких взглядов, порой наивных, порой странных, а порой диких, часто есть последствия. Конспирология бытует в нашем мире, поскольку массовое сознание не настолько рационально, как нам представляется. Это такой «атавизм», пришедший из прошлого, который время от времени прорывается в наше сознание. Упорядоченный мир представляется нам более спокойным и более адекватным. Жить в нем гораздо приятнее.
Мы разрываемся между желанием спокойствия и тягой к реальности, откуда извне на нас набрасываются проблемы. Как правило, массовое сознание очень сильно реагирует на нестандартные события, которые вызывают у него либо страх, что чаще, либо радость.
Давайте признаем, что мы живем как в мире вымышленном, так и в мире реальном. Часто в мире вымышленном мы пытаемся компенсировать многие отклонения мира реального. Все это нам нужно, чтобы сохранить баланс в нашей голове: реального и нререального, плохого и хорошего.
Из этого можно сделать только один вывод, к сожалению: нет правды в мире, есть только конспирология, а это в свою очередь тоже можно отнести к конспирологии. Но несомненно и то, что причины конспирологии спрятаны в нас самих, что это часть нашей психологии. Можно как угодно долго готовить нас рационально, но конспирология все равно окажется сильнее, особенно новая.
Европейская комиссия создала даже целое руководство по конспирологии, что говорит и о распространенности этого явления и там. И сделано это было в связи с ковидом. То есть работает все та же модель. Новая опасность порождает новую конспирологию, захватывающую массовую аудиторию. И никакое опровержение не будет работать, поскольку оно не только не будет убедительным, а просто это разные аудитории: в конспирологию готовы погрузиться те, кто не читают опровержений.
Мы также можем воспользоваться их определением конспирологии: «Вера в то, что определенными событиями и ситуациями тайно манипулируют мощные силы с негативной направленностью».
Отдельный человек может жить в мире маленького обмана, но массовому сознанию нужен большой обман. И чем он больше, тем сильнее это будет распространяться между людьми. Ложь разного вида является неотъемлемой частью таких коммуникаций. Страх, эмоции, ложь создают «клубок» противоречий, который некому распутать, поскольку опровержения не столько реально опровергают, как распространяют более широкой аудитории то, чтó ими пытаются опровергнуть.
Заговор – это всегда не только страшно, но и интересно. Трудно удержаться от того, чтобы не заглянуть за кулисы мира или страны. Тем более мы всегда стараемся переложить вину на другого, чтобы оправдать наше собственное бездействие. Наш мир беден на захватывающие события, способные управлять массовым сознанием. Революции в нем редки, и они слишком серьезно меняют социальные структуры. Зато конспирология хоть и страшная, но вполне домашняя теория.
Массовый человек – это молчащий человек. Толпа может действовать только в физическом пространстве, ее проявления там чаще деструктивны. Она способна рушить, а не строить. Говорить могут единицы, а толпа может только внимать этим словам. Конспирология – это мысли толпы, говорящей сама с собой.
Данные рассуждения о конспирологии, конечно, не отличаются строгой научностью, это скорее публицистические зарисовки, в целом поверхностные и не проясняющие сущности феномена конспирологии. А сущность эта кроется не в наших страхах или спокойствии и умиротворенности, как и не в отсутствии рациональности массового сознания, которой недостает для понимания мира. Эта сущность – в необходимости конспирологии как одного из инструментов идеологического воздействия властей на население, с целью реализации своих классовых интересов.
Ковид-19 с его конспирологическими трактовками спустя некоторое время открывают нам значение указанных трактовок, которые уже не могут скрыть стоящих за ними банальных «шкурных» интересов глобалистов. Поэтому конспирология во все времена была и продолжает быть верной служанкой идеологии, господствующей в обществе. Разве не на это указывает тот факт, что конспирологические версии одних и тех же событий или явлений вместе со сменой господствующих классов и их идеологии также приобретают соответствующий новый вид?...