Начнем наши заметки с одного принципиального замечания:
«Люди сами делают свою историю, но до сих пор они делали ее, не руководствуясь общей волей по единому общему плану, и даже не в рамках определенным образом ограниченного, данного общества. Их стремления перекрещиваются, и во всех таких обществах господствует поэтому необходимость, дополнением и формой проявления которой является случайность. Необходимость, пробивающаяся здесь сквозь все случайности, – опять-таки в конечном счете экономическая.
Здесь мы подходим к вопросу о так называемых великих людях. То обстоятельство, что такой и именно вот этот великий человек появляется в определенное время в данной стране, конечно, есть чистая случайность. Но если этого человека устранить, то появляется спрос на его замену, и такая замена находится…
Что Наполеон, именно этот корсиканец, был тем военным диктатором, который стал необходим Французской республике, истощенной войной, – это было случайностью. Но если бы Наполеона не было, то роль его выполнил бы другой. Это доказывается тем, что всегда, когда такой человек был нужен, он находился: Цезарь, Август, Кромвель и т.д.
Если материалистическое понимание истории открыл Маркс, то Тьерри, Минье, Гизо, все английские историки до 1850 г. служат доказательством того, что дело шло к этому, а открытие того же самого понимания Морганом показывает, что время для этого созрело и это открытие должно было быть сделано.
Точно так же обстоит дело со всеми другими случайностями и кажущимися случайностями в истории» ( Энгельс Ф. Письмо В. Боргиусу, 25 января 1894 г.).
С этим перекликается такое ленинское замечание: «Идея исторической необходимости ничуть не подрывает роли личности в истории: история вся слагается именно из действий личностей, представляющих из себя несомненно деятелей. Действительный вопрос, возникающий при оценке общественной деятельности личности, состоит в том, при каких условиях этой деятельности обеспечен успех? В чем состоят гарантии того, что деятельность эта не останется одиночным актом, тонущим в море актов противоположных. В этом же состоит и тот вопрос, который различно решают социал-демократы…: каким образом деятельность, направленная к осуществлению социалистического строя, должна втянуть массы, чтобы принести серьезные плоды? (Ленин В.И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? Полн. собр. соч. т. 1, с. 159).
И еще одно: «Это положение – что историю делают личности – теоретически совершенно бессодержательно. История вся и состоит из действий личностей, и задача общественной науки состоит в том, чтобы объяснить эти действия. Дело всё в том, что те исторические условия, которые давали для наших субъективистов материал для “теории”, представляли из себя (как представляют и теперь) отношения антагонистические, порождали экспроприацию производителя. Не умея понять этих антагонистических отношений, не умея найти в них же такие общественные элементы, к которым бы могли примкнуть “одинокие личности”, субъективисты ограничивались сочинением теорий, которые утешали “одиноких” личностей тем, что историю делали “живые личности”» (Ленин В.И. Там же. С.415).
+ + +
Итак, вся история состоит из действий личностей, и задача общественной науки состоит в том, чтобы объяснить эти действия.
Почему наука не только может, но и объективно вынуждена объяснять ход истории? Для ответа на этот вопрос обратимся к нашей публикации на сайте «От действительной разумности – к разумной действительности».
Напомним приведенное там замечание классиков марксизма о том, что «история так же, как и познание, не может получить окончательного завершения в каком-то совершенном, идеальном состоянии человечества; совершенное общество, совершенное “государство” – это вещи, которые могут существовать только в фантазии. Напротив, все общественные порядки, сменяющие друг друга в ходе истории, представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей.
Каждая ступень необходима и, таким образом, имеет свое оправдание для того времени и для тех условий, которым она обязана своим происхождением. Но она становится непрочной и лишается своего оправдания перед лицом новых, более высоких условий, постепенно развивающихся в ее собственных недрах. Она вынуждена уступить место более высокой ступени, которая, в свою очередь, также приходит в упадок и гибнет… Для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. На всем и во всем видит она печать неизбежного падения, и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему. Она сама является лишь простым отражением этого процесса в мыслящем мозгу.
У нее, правда, есть и консервативная сторона: каждая данная ступень развития познания и общественных отношений оправдывается ею для своего времени и своих условий, но не больше».
___
Когда какой-нибудь «умник» выбрасывает в интернет свои «практические суждения» о том, «почему нет успешных социалистических стран?», примитивно ехидничая по поводу «сказок о коммунистическом будущем человечества», то сначала появляется желание ответить этому «умнику» на его вопрос просто: потому что в мире не было и пока нет социалистических стран. Но поскольку подобные «знатоки» не имеют понятия ни о марксизме, ни о научном социализме, то для них, быть может, доходчивее ответить выдержкой из крыловской басни «Муха и дорожные».
В июле, в самый зной, в полуденную пору,
Сыпучими песками, в гору,
С поклажей и с семьей дворян,
Четверкою рыдван тащился.
Кони измучились, и кучер как ни бился,
Пришло хоть стать….
Случись тут Мухе быть. Как горю не помочь?
Вступилась: ну жужжать во всю мушину мочь;
Вокруг повозки суетится;
То над носом юлит у коренной,
То лоб укусит пристяжной,
То вместо кучера на козлы вдруг садится
Или, оставя лошадей,
И вдоль и поперек шныряет меж людей;
Ну, словно откупщик на ярмарке, хлопочет
И только плачется на то,
Что ей ни в чем никто
Никак помочь не хочет…
И муха всем жужжит, что только лишь она
О всём заботится одна.
Меж тем лошадушки, щаг за шаг, понемногу
Втащилися на ровную дорогу.
«Ну, – Муха говорит, – теперя слава богу!
Садитесь по местам, и добрый всем вам путь;
А мне уж дайте отдохнуть:
Меня насилу крылья носят»
______
Куда людей на свете много есть,
Которые везде хотят себя приплесть
И любят хлопотать, где их совсем не просят.
Такие вот "мухи" - это одна из разновидностей "фауны" консервативной стороны, которые своим "жужжанием" оправдывают отжившую систему общественных отношений и незнание этого.
+ + +
Подобные «мухи» в обществе существовали задолго до возникновения марксизма, и его основатель так писал о них.
«Люди, решительно ничего не понимающие в существующей экономической системе, еще менее способны, конечно, понять что-нибудь в отрицании этой системы рабочими. Они не могут, конечно, понять, что социальное преобразование, к которому стремится рабочий класс, есть необходимое, историческое, неизбежное порождение самой же нынешней системы. Они говорят в предостерегающем тоне об угрозе уничтожения “собственности”, потому что в их глазах их нынешняя классовая форма собственности – преходящая историческая форма – и есть сама собственность, и уничтожение этой формы было бы поэтому уничтожением собственности.
Как теперь они защищают “вечность” капиталистического господства и системы наемного труда, так они защищали бы, если бы жили во времена феодализма или рабства, феодальную систему или систему рабства, как основанную на природе вещей, как возникающую из самой природы; они произносили бы неистовые тирады против связанных с этими общественными системами “злоупотреблений”, но в то же время на все предсказания об уничтожении этих систем они отвечали бы с высоты своего невежества догмой об их “вечности”, о том, что они исправляются “моральным сдерживанием” (“ограничениями”).
Они так же правы в своей оценке целей рабочего класса Парижа, как г-н Бисмарк в своем заявлении, что Коммуна стремится к прусскому городскому устройству.
Жалкие люди! Они даже не знают, что всякой общественной форме собственности соответствует своя мораль и что та форма общественной собственности, которая превращает собственность в атрибут труда, отнюдь не создавая индивидуальных “моральных ограничений”, освободит “мораль” индивидуума от ее классовой ограниченности» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. т.17. с. 567-568).
Социальное преобразование, к которому стремится рабочий класс и которое составляет содержание коммунистического учения, – не выдумка двух странных немцев, как представляют дело ниспровергатели этого учения до уровня «сказки», а необходимое, историческое, неизбежное порождение самой же нынешней системы, которое эту систему и отправит в историческое небытие. И если научно познанный классиками марксизма объективный закон, указывающий на неизбежность смены капитализма социализмом невежественным «мухам» ни о чем не говорит, то это проблема не закона, а того их невежества, которое, по замечанию Маркса, никогда и никому еще в истории не принесло пользы.
Тем более, что кроме невежества эти «мухи» оказываются еще и врунами, «жужжащими» о коммунизме как о якобы каком-то утопическом обществе будущего. «Коммунизм для нас, – специально для непонятливых любителей сказок отмечали теоретики коммунизма, – не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние. Условия этого движения порождены имеющейся теперь налицо предпосылкой» (Маркс К. и Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений).
Следовательно, и социализм, как первая фаза коммунизма, есть не состояние общества-идеала, а всего лишь первая фаза движения, уничтожающего эксплуатацию трудящихся паразитирующими на их труде общественными классами и группами.
+ + +
Если вся история состоит из действий личностей, а задача общественной науки – объяснить эти действия; если, далее, наука объективно вынуждена давать объяснение хода истории, то спрашивается в задаче: кому и зачем нужна такая наука, которая только комментирует прошлое и настоящее, но не дает человеку понятия о том, как изменить мир, не вполне устраивающий его?
Исторические действия личностей диктуются их интересами. А познание человеком окружающего мира разве не диктуется его интересами?
За философией, изгнанной из природы и из истории, по словам Энгельса, остается только «царство чистой мысли, поскольку оно еще остается: учение о законах самого процесса мышления, логика и диалектика». Но кроме философов, до такого «царства чистой мысли» нет дела никому, если учение о законах мышления не помогает мыслить тем же личностям в процессе их исторических действий, преобразующих жизнь.
В действительности, указывал Маркс, «и для практического материалиста, т.е. для коммуниста, все дело заключается в том, чтобы… практически выступить против существующего положения вещей и изменить его».
Философия Маркса, по ленинскому замечанию, «есть законченный философский материализм, который дал человечеству великие орудия познания, а рабочему классу – в особенности». И далее: «Идя по пути марксовой теории, мы будем приближаться к объективной истине всё больше и больше (никогда не исчерпывая ее); идя же по всякому другому пути, мы не можем прийти ни к чему, кроме путаницы и лжи» (Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. т. 18, с. 146).
В правильности этого положения вполне убеждает многое, причем далеко не всегда отстаивающее сторону марксизма. К примеру, главный редактор американского журнала «Ньюсуик интернэшнл» Фарид Закария, выпустивший в начале 2000-х книгу под названием «Будущее свободы: нелиберальная демократия в США и за их пределами» (The Future of Freedom: Illiberal Democracy at Home and Abroad), предлагающий свое собственное видение оптимального пути развития современной цивилизации.
Автор считает, что не следует драматизировать ситуацию и предпринимать экстренные, а потому с большой вероятностью и непродуманные шаги. Терроризм привлекает к себе большое внимание национальных правительств в первую очередь потому, что бросает государствам военный вызов; но в сфере экономики, торговли, движения капитала и социальной политики государства уже давно теряют свои позиции, отдавая командные высоты транснациональным компаниям, международным организациям или, как в Европе, наднациональным органам власти.
Сегодня, полагает Ф.Закария, необходимо пересмотреть общий подход к проблеме взаимоотношений государства и общества, и именно в рамках такого пересмотра оценить роль и значение демократии в современном мире.
Демократия, по его мнению, в нынешних условиях гораздо более эффективна как форма контроля над властью, реализующей политику конституционного либерализма, чем как инструмент выборов тех, кто будет реализовывать эту власть.
Различие между англо-американской и континентальной моделями общественного устройства, которые многие исследователи склонны сводить лишь к различиям в системах права и судопроизводства, на деле оказываются более глубоким и фундаментальными. Излишний «этатизм» континентальной системы, считает он, отчасти обусловлен тем, что европейцы раньше осознали, что никакой «кодекс чести» не может стать надежной защитой от искушений демократии. Поэтому в том, что в последнее время американские политики и чиновники стали требовать более пристального надзора и регулирования, чтобы выявить и поставить вне закона то, что прежде лишь подразумевалось как не отвечающее этическим нормам, автор видит еще один неизбежный шаг в переходе от англо-американской модели неформального регулирования к системе государственного регулирования, принятой в континентальной Европе.
+ + +
Ф. Закария высказывался за расширение полномочий и сфер компетенции организаций, которые, нередко будучи формально недемократическими, на деле служат проводниками в жизнь политики конституционного либерализма, который оказывается более важным гарантом свободы, нежели демократия. Примером он называет Европейский Союз, базовые институты которого выступают гарантами прав и свобод европейских граждан, а также структуры, подобные Всемирной торговой организации, эффективно способствующие развитию справедливых торговых отношений, так необходимых для экономического прогресса.
Те, кто критикует подобные структуры, по его словам, «по-видимому, не осведомлены о проблемах, делающих необходимыми невыборные институты, и не замечают того факта (?), что эти органы чутки к пожеланиям своих демократически избранных хозяев».
Свобода невозможна без толерантности, в то время как демократия не только может легко без нее обходиться, но порой эффективно эксплуатирует не самые лучшие человеческие черты и наклонности. В той же степени, в какой демократия есть форма народовластия, она есть и инструмент борьбы за власть, а в этой борьбе слишком часто участвуют люди, считающие, что цель оправдывает средства. Именно потому «в новых демократических обществах тенденция к обострению конфликтов обескураживает своим постоянством.
Причина здесь проста: когда общество открывается, и политики начинают бороться за власть, они обращаются к избирателям, хватаясь за то, что оказывается самым простым и доходчивым, а именно – групповую солидарность в противостоянии с некоей другой группой», в силу чего «на многочисленных выборах, проводившихся сразу после падения коммунизма в Советском Союзе и бывшей Югославии выигрывали националистически настроенные сепаратисты».
Ф. Закария с сожалением отмечает, что демократия, если она не избавится от своих недостатков, «может лишиться своей опоры – нашей лояльности». Он стал одним из первых авторов, кто предпринимает попытку проанализировать недостатки демократии до того, как они проявятся в социальных конфликтах. Его вывод – что широко применявшееся в первые послевоенные десятилетия понятие «свободный мир» более адекватно отражает сущность западного общества, чем понятие «мир демократии». Именно свобода сделала Запад Западом, борьба против грубой силы, в том числе и против силы большинства, обеспечила торжество закона и права, вызвала к жизни сложные и громоздкие, но при этом эффективные и справедливые структуры гражданского общества.
Сегодня демократизация ведет к тому, что предпочитают известность – славе, богатство – справедливости, заискивание перед невежеством – поиску истины, пресмыкание перед посредственностью – возвышению над толпой. Лидеры всё чаще прибегают к тому, чтобы не убеждать общество в своей правоте, а манипулировать им, проникаясь психологией большинства и незаметно для себя перенимая не только его способ мышления, но и меру его невежества. Демократия действительно обеспечивает людям равные права, и в этом ее историческое достижение. Но она также провоцирует в людях претензию на равенство способностей, и с этой точки зрения оказывается мощным тормозом исторического прогресса.
______
Критиковать эти «критику» демократии не имеет смысла, поскольку о марксистском понятии демократии достаточно сказано в одной из публикаций данного сайта (см. «Заметки о демократии»). Даже как-то нескромно выглядит «открытие Америки» в понимании демократии спустя 180 лет после того, как свое понимание демократии представил К. Маркс. Но, очевидно, Ф. Закарии не по пути с Марксом, ему больше по душе идти «по всякому другому пути, придя в итоге к путанице и лжи».
«Толерантная» свобода лучше демократии, которая легко обходится без толерантности и, более того, «порой эффективно эксплуатирует не самые лучшие человеческие черты и наклонности». Почему-то казалось, что эти самые «черты и наклонности» эксплуатируют все другие формы власти, в сравнении с коими даже У. Черчилль назвал демократию в истории человечества лучшим изобретением.
Что не вызывает сомнений, так это то, что точно без всякой «толерантности» обходится классовый интерес эксплуататоров по отношению к демократическому большинству трудового народа, о невежестве которого разглагольствуют не в меру «способные» по сравнению с ним «свободофилы». А если "демос" начинает о чем-то догадываться, то превращают даже мизерную демократию в такую профанацию, от которой затошнит всякого политически мало-мальски грамотного человека.
Это же так «толерантно» со стороны наемных "лидеров" «прибегать к тому, чтобы не убеждать общество в своей правоте, а манипулировать им, проникаясь психологией большинства и незаметно для себя перенимая не только его способ мышления, но и меру его невежества»! А затем это невежество множить и множить так, чтобы никакая демократия не мешала свободе «хозяев жизни» дальше эксплуатировать трудовые массы.
+ + +
Если кому-то хочется, чтобы демократизация общества не вела к тому, что предпочитают известность – славе, богатство – справедливости, заискивание перед невежеством – поиску истины, пресмыкание перед посредственностью – возвышению над толпой; чтобы лидеры убеждали общество в своей правоте, а не манипулировали его невежеством, опуская себя до уровня этого невежества, – для этого надо, во-первых, самому подняться до уровня идей, наиболее значимых для всех людей, а во-вторых, поднимать вместе с собой остальную часть общества.
Но как раз изменений в общественном сознании не желают противники социалистической идеи. «Не переменятся люди и не переделать их никому, и труда не стоит тратить!» Эти слова Раскольникова из романа Ф. Достоевского «Преступление и наказание» выражают распространенное представление о неизменности человеческой природы, о тщетности всех попыток добиться нравственного обновления человека. Один из персонажей того романа насмехается над социалистическими теоретиками, упрекая их в том, что «натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! Фаланстера-то готова, да натура-то у вас для фаланстеры еще не готова, жизни хочет... С одной логикой нельзя через натуру перескочить!».
Утопическим социалистам действительно не удавалось изменить «натуру» человека, но на то они и были утопистами. Их мысль вращалась в замкнутом логическом круге: с одной стороны, они понимали, что для изменения духовного облика людей нужно преобразовать обстоятельства их жизни; с другой стороны, они считали необходимым для изменения обстоятельств воспитать сначала нового человека, а для этого собрать добродетельных людей в особых коллективах – фаланстерах.
Научный социализм впервые нашел ключ к изменению сознания не единиц, а широчайших масс народа. Он показал, как можно и должно строить новое общество из массового человеческого материала, испорченного веками господства эксплуататоров. Сложность и трудность строительства социализма состоит в том, что его нельзя построить иначе, как из материала, унаследованного от капитализма, и поэтому – поскольку речь идет о людях – из материала, в основном пропитанного буржуазной психологией. Но для Ленина, величайшего диалектика, в этом была не только трудность построения социалистического общества, но и гарантия возможности его построения (Глезерман Г.Е. Рождение нового человека: Проблемы формирования личности при социализме. – М., 1982).
+ + +
В своей критике гегелевской философии права К. Маркс замечает: «Оружие критики не может, конечно, заменить критики оружием, материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой; но и теория становится материальной силой, как только она овладевает массами».
Эта глубокая мысль нашла свое развитие во многих работах марксистов, и в частности, многих ленинских произведениях: «Без революционной теории не может быть и революционного движения». «Роль передового борца может выполнить только партия, руководимая передовой теорией».
«Но почему же – спросит читатель – стихийное движение, движение по линии наименьшего сопротивления идет именно к господству буржуазной идеологии? По той простой причине, – отвечает В.И. Ленин, – что буржуазная идеология по происхождению своему гораздо старше, чем социалистическая, что она более всесторонне разработана, что она обладает неизмеримо бóльшими средствами распространения. И чем моложе социалистическое движение в какой-либо стране, тем энергичнее должна быть поэтому борьба против всех попыток упрочить несоциалистическую идеологию, тем решительнее надо предостерегать рабочих от тех плохих советчиков, которые кричат против “преувеличения сознательного элемента” и т.п.» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. т.6. с.41-42).
О том, что теория становится материальной силой, писали еще классики марксизма, определявшие науку как непосредственную производительную силу. Сегодня это положение уже не вызывает ни у кого сомнения. Научно-техническая революция (НТР) середины прошлого века и всё большее замещение рабочей силы человека в производстве механической и автоматической силой машин доказали истинность такого определения науки.
Но если теория становится материальной силой, как только она овладевает массами, то, следовательно, массы, которыми «не овладела теория», теоретически не образованные массы представляют силу тем меньшую, чем меньше степень их теоретической вооруженности. Иначе говоря, чем более массы идейно вооружены, тем они могущественнее как материальная сила.
Это надо понимать не только в смысле количественном, в смысле охвата как можно более широких масс партийной идеологией. Под руководством КПСС «идейно подкованными» были, по меньшей мере, процентов 70-80 населения страны (если не больше), но способной защитить социалистические завоевания материальной силой народные массы в итоге так и не выступили. Не менее, если не более важным является качественный аспект социальной теории.
Для отечественной социал-демократии, отмечал Ленин, значение теории усиливается в условиях становления революционной мысли. «При таких условиях “неважная” на первый взгляд ошибка может вызвать самые печальные последствия, и только близорукие люди могут находить несвоевременными или излишними фракционные споры и строгое различение оттенков. От упрочения того или другого “оттенка” может зависеть будущее русской социал-демократии на много и много лет» (Ленин В.И. Там же. – С. 24-25).
Спустя почти девять десятилетий после написания тех ленинских строк компартийная верхушка советской страны, не различая «оттенков» в развитии социалистической теории, пришла в итоге к потере своей власти в обществе и дискредитировала возможность реализации социалистической идеи в глазах трудящихся всего мира на многие и многие годы.
+ + +
Очевидно, социалистическая идея не в полной мере овладела массами строителей коммунистического общества, раз коммунистическое движение оказалось в итоге отброшенным новой капиталистической действительностью почти на столетие назад и встало теперь перед необходимостью его нового подъема.
Главным фактором кризиса социалистической теории, на мой взгляд, стало объективное противоречие, развитие которого «проспали» коммунистические идеологи, оказавшись в плену вульгарного марксизма, который догматически внедряла в сознание партийных масс руководящая верхушка КПСС.
Искусственное ограничение творческой активности отдельных новаторов в сфере научной теории и в управлении обществом, абсолютизация партийной дисциплины в самом принципе демократического централизма стали препятствием в разрешении существовавшего во все времена противоречия личности, которое уловил Г.В. Плеханов как противоречие деятельности новаторов с нравами своей страны (об этом см. на сайте публикацию «Будущее в прошлом или прошлое в будущем?» - п.п. 10-12). Однако он не указал на необходимое разрешение данного противоречия через развитие личности.
На самом деле жизненные обстоятельства ставят постоянно каждого человека, как личность, перед сложным выбором: подчиняться существующему порядку или отрицать его, заменяя другими нравственными нормами.
Это противоречие всё более углублялось в ходе научно-технической революции (НТР), требовавшей дополнения последней научно-гуманитарной революцией (НГуР). Однако объективную необходимость НГуР не уловила правящая верхушка КПСС, как, впрочем, и руководящие органы партий социалистической ориентации других стран.
В данном случае идеология взяла верх над наукой, о чем уже шла речь у нас в заметках «Наука и ее “мачеха” идеология и «“Фиговый листок” идеологического “плюрализма”» (См.: «О бедном гуманитарии замолвите слово»).
+ + +
Выбор в разных жизненных обстоятельствах между подчинением тому порядку, который установлен властями, или не принимать его, заменяя другими нравственными нормами, конечно, может быть разным. Кто-то становится на путь новаторов в своем деле или в делах общественных, а кто-то идет в уголовники, наркоманы и другие антиобщественные элементы. При этом всегда во главу угла ставится какая-то идея: общественно полезная и значимая в одних случаях и никчемная – в других. От того, какие идеи станут преобладать в головах членов общества, зависит как жизнь самих этих членов, так и состояние общества.
Можно выбрать идеалы Павла Корчагина, а можно – Остапа Бендера из «Золотого теленка» Ильфа и Петрова. Первый в буржуазном обществе избрал для себя идею борьбы за социализм, против существующих порядков. Второй обитал в обществе, строившем социализм, и тоже выбрал для себя идею, противную существующим порядкам – идею «золотого тельца», идею обогащения за счет подпольного миллионера Корейко. В итоге первый оказался в гуще народных масс, выступивших единой силой и победивших; а второй остался в гордом одиночестве у разбитого корыта, его «идея» оказалась бесплодной и бессильной.
Можно возразить, что идея Корчагина стала для него успешной потому, что он присоединился к революционной партии. А «если в партию сгрудились малые, сдайся враг…» (В. Маяковский). Но и успехи партий зависят от качества идей, под которыми они выступают на политической арене.
Свежий пример – поражение демократической партии США на выборах главы государства. Причины этого называются разные, однако более-менее основательные эксперты указывают на идейный кризис демократов как главную причину их поражения. В самом деле, первоначально более левые по сравнению с республиканцами демократы, выражая также интересы капитала, а не труда (для этого есть компартия США), в итоге поставили на интересы финансового капитала и ультра-глобалистов. А последние по второму основному закону диалектики рано или поздно смещаются политически и идейно к своей противоположности, то есть к крайне левому флангу, который дальше смыкается с крайне правыми силами.
Это вообще логика развития политической системы капитализма на основе неолиберализма, либертарианства и прочих буржуазных идеологий. Примером почти столетней давности может служить фашистская Германия. Сегодня же демократы США оказались крайними «леваками». Понятно, что социалистическая идея им всегда была чужда, а сегодня, противостоя идеологической классике буржуазного общества, они свой идеологический портфель забили настолько нелепой идеологической «смесью», что у основной массы населения начала всё больше «ехать крыша».
Политика дебилизации и идиотизации народных масс, на которую сделали ставку демократы, начиная с приснопамятной «ковидной» эпопеи, «достала» не только их противников, но даже их бывших сторонников. «Тухлые» идеи, как оказалось, становятся бессильными даже у таких мощных в ресурсном отношении партий как демократическая партия США. Теперь демократам предстоят многие годы поиска идеологических знамен, под которыми они вновь смогут завоевать массового избирателя.
И, похоже, им не остается ничего другого, как возвращаться на прежние более левые идеологические позиции (хотя бы демократические, если не социал-демократические), отказаться от нынешней «идейной тухлятины» и, как говорил Глеб Жеглов в известном фильме, вспомнить, что они «не «манька-облигация», а гражданка Марья Ивановна Колыванова».
Здесь опять-таки работают основные диалектические законы, в частности, закон о переходе количества в качество и качества в количество. Марксистские (и не только) философы чаще всего оперируют переходом количества в качество, и не очень задумываются об обратном переходе качества в количество, несмотря на то, что классики марксизма именно в такой формуле представляли этот закон.
Переход качества в количество имеет место хотя бы в том, что чем более качественный товар предлагается на рынок, тем большее количество денег за него получает продавец. Впрочем, это не более чем примитивное представление, а вот действительный механизм действия этого закона не мешает философам постичь более основательно.
Думается, это откроет возможность лучше понять и разработать научно обоснованные технологии превращения политических идей в достояние всё большего числа людей, принимающих их и овладевающих ими, превращая эти идеи в материальную силу в политическом процессе. И не надеяться партиям и отдельным кандидатам во власть на выдумки т.н. политтехнологов, не имеющих других собственных идей, кроме идеи собственного «золотого тельца», и гораздых на нелепые и нередко грязные выдумки в расчете на оболваненных ими граждан.
Идеи становятся материальной силой, овладевая массами, а не тогда, когда они служат «хозяевам жизни», паразитирующим на забитости и безграмотности трудового человека, средством оболванивания людей в своих эгоистических интересах, когда общечеловеческие идеи оказались отчуждены от человека.