1. О значении качества управления для развития страны.
Некоторые зарубежные авторы относят управление к той области, где действуют не научные законы, а законы искусства. С этой их точки зрения администратору не требуются специальные знания и навыки, а необходимы врожденные организаторские способности, и потому обучить искусству управления невозможно.
Еще в середине 60-х годов прошлого века авторы «Интернационального руководства по управлению» утверждали, что «сейчас нельзя указать ни на одну страну в мире как на идеал подготовки специалистов по управлению» [см.: «International Handbook of Management», New York – Toronto – London – Sidney, 1965, р.602].
Противники такой точки зрения доказывали, что и в искусстве достигает успеха лишь тот, кто опирается не только на врожденный талант, но и на знания соответствующей теории и накопленный опыт.
Это также справедливо и по отношению к управлению, которое в большой степени имеет дело с повторяющимися явлениями, подчиняющимися тем или иным закономерностям. А выявлять закономерности и применять их знание на практике позволяет как раз наука об управлении.
Вместе с тем, не каждый способен хорошо усвоить научные знания и тем более применить их эффективно на практике. Как после медицинского вуза на практику приходят различной квалификации врачи, в юриспруденцию юристы, в театр выпускники театральных вузов, и т.д., так в сфере управления на производстве или в органах государственной власти не всякий выпускник вуза сразу готов компетентно осуществлять управление людьми.
Отсюда вывод о необходимости в специальной управленческой подготовке кадров для руководства различными областями жизни общества, в обучении различных специалистов научным основам управления. Ибо одним из важнейших, если не важнейшим условием эффективного управления является основательное знание управляемого объекта, знание закономерностей, следовательно, научных основ медицины, сельского хозяйства, промышленности, транспорта, короче говоря, закономерностей управляемой отрасли.
На эту тему в те же 60-е годы была снята не одна кинокомедия, в которых высмеивался типаж "номенклатурного" руководящего кадра (к примеру, фильм "Штрафной удар" и т.д).
Но как соединить подготовку специалиста с подготовкой руководителя? Возможно ли это в принципе? Ведь не случайно авторы "Интернационального руководства по управлению" констатировали, что ни одну страну в мире нельзя назвать идеалом подготовки специалистов по управлению…
+ + +
Следствием некачественной подготовки специалистов в сфере управления в прошедшие более чем полстолетия стал уже вполне очевидный мировой кризис управления, поразивший большинство стран мира, в том числе так называемые «развитые страны» Запада, в которых этот кризис сегодня власть имущие пытаются всячески замалчивать.
Почему «так называемые» развитые страны? – Потому что даже такого показателя, как эффективность управления страной, мы не находим в перечне критериев «развитости страны».
Господствующие сегодня представления о том, что такое развитые страны, какие это страны и по каким критериям определены, указывает нам Chat GPT.
На вопрос: «Сколько в мире развитых стран и какие критерии их развитости?» – мы получаем следующий ответ:
Существует несколько различных способов классификации стран по уровню их развития. Один из самых распространенных критериев – это индекс человеческого развития (ИЧР), разработанный Программой развития ООН (ПРООН).
Развитые страны часто характеризуются высоким ИЧР, высоким уровнем жизни, развитой экономикой и высоким уровнем социальной защиты.
Основные критерии развитости стран включают:
1. Валовой внутренний продукт (ВВП) на душу населения: Высокий уровень ВВП на душу населения является ключевым индикатором экономической развитости.
2. Индекс человеческого развития (ИЧР): Включает три основных компонента - продолжительность жизни, уровень образования и доход на душу населения.
3. Уровень урбанизации: Высокая степень урбанизации часто коррелирует с высоким уровнем экономического развития.
4. Инфраструктура: Развитая транспортная, коммуникационная и энергетическая инфраструктура.
5. Уровень технологий и инноваций: Высокий уровень технологий и инноваций, а также значительные инвестиции в научные исследования и разработки.
6. Социальная защита и здравоохранение: Развитая система социальной защиты, доступное и качественное здравоохранение.
7. Образование: Высокий уровень образования и широкая доступность учебных заведений всех уровней.
Список развитых стран может варьироваться в зависимости от используемых критериев и источников данных. Примерный список стран, которые обычно классифицируются как развитые, включает: США, Канада, Япония, Южная Корея, Австралия, Новая Зеландия, большинство стран Западной Европы (Германия, Франция, Великобритания, Италия, Испания, Нидерланды, Швеция, Швейцария, Норвегия, Дания, Финляндия), Сингапур, Израиль.
Количество развитых стран может изменяться в зависимости от различных экономических и социальных факторов.
На сегодняшний день принято считать, что в мире насчитывается около 30-40 развитых стран.
Как видим, деление почти двухсот существующих сегодня государств на «развитые» и остальные («развивающиеся», «отсталые» и т.п.) не выдерживает даже поверхностной критики. Оказывается, только каждая пятая-шестая страна в мире по названным здесь критериям отнесена к числу «развитых».
Но почему-то кажется, что два последних показателя – социальная защита и здравоохранение, а особенно, образование (судя по уровню образования тех правящих «элит», которые мы наблюдаем у власти в некоторых странах) – вряд ли дают основания называть эти страны развитыми.
Уже тот факт, что не выработана единая классификация стран по уровню их развития, говорит о ненаучности, то есть надуманности деления, унижающего достоинство народов многих стран. Не случайно ведь нас предупреждают о том, что список развитых стран может варьироваться в зависимости от избранных критериев и – внимание! – от источников данных, от «различных экономических и социальных факторов» и т.д.
Все эти оговорки указывают на то, что такое разделение человечества на «развитый» и «недоразвитый» мир является в своей сущности идеологическим продуктом колониальной политики мировой финансовой олигархии, которая управляет миром на основании принципа «разделяй и властвуй», прикрывая эту свою колониальную политику «заботой» стран «развитых» о «слаборазвитых» и «развивающихся» странах.
Не случайно среди критериев «развитости» страны нет политических критериев, нет такого показателя, как уровень эффективности государственного управления. А повсеместные коррупционные скандалы, которые вспыхивают все чаще и в самых «развитых» странах, вроде США и странах ЕС, разве не указывают на то, что управление этими странами «больно» не менее серьезно, чем в «развивающихся» и «отсталых» странах?
Похоже, авторы «Интернационального руководства по управлению» уже с первых шагов утверждения господства финансовой олигархии подметили вполне точно, что идеалом подготовки специалистов по управлению нельзя назвать ни одну страну в мире.
+ + +
На то, что управленческий кризис не связан с «развитостью» страны и что даже самые «продвинутые» страны не могут похвастаться высоким уровнем подготовки управленцев, указывает историческая практика, хотя бы прошлого столетия. К примеру, Российская империя в начале ХХ века не рассматривалась как развитая страна в сравнении с некоторыми европейскими странами и США. Но уже к середине века Советский Союз даже признанные сверхдержавой США были вынуждены признать второй сверхдержавной, которую как-то неловко было считать «неразвитой» страной: масса передовых достижений в разных областях не давала для этого оснований. Та же Украинская ССР на европейском фоне считалась вполне развитым государством, входящим в первую пятерку европейских стран по уровню экономического развития.
К концу столетия мы опять видим прежнюю картину. Теперь Украина, а заодно РФ, находятся по западным классификациям не в числе «развитых» стран, а отодвинуты в число «недоразвитых». Но ведь это те же советские территории и то же население, те же страны…Что изменилось, после чего страна из развитой опустилась в категорию «неразвитых»?
Можно, конечно, отнести это на счет идеологической работы финансовой олигархии, которая, колонизируя мир, делит его на «богатые» и «бедные» страны и, разделяя, властвует. В этом есть доля истины. Но никакая идеология не в состоянии сама по себе привести к такому радикальному изменению. Идеология лишь с позиции классового интереса отражает существующее положение вещей.
Итак, что же изменилось в этом положении вещей, в стране, которая за какой-то десяток лет стала «неразвитой» и ее «милостиво» и «толерантно» богатые господа причислили к категории «развивающихся стран» (как будто все без исключения их «развитые» страны перестали быть развивающимися, и как будто развитие сводится к одному лишь прогрессу! Регресс – это тоже развитие).
Если говорить коротко о главной перемене в жизни бывших советских республик, то это – изменение общественно-политического строя. Именно с заменой социалистического устройства общества на капиталистическое связано начало обратного регрессного развития стран из развитых в «неразвитые». Так же точно, как по причине изменения общественного строя с капиталистического на социалистический неразвитая и отсталая царская Россия превратилась в один союз развитых государств. То же можно сказать о Китае, Вьетнаме и других странах, избравших общественный строй, отличный от капиталистического.
Но что же послужило толчком к такому изменению общественного строя? – Изменения в управлении страной: в первом случае революционный переход власти от эксплуататоров к трудящимся классам, в последнем – переход власти от трудящихся классов к классу частных собственников. Отсюда изменения в управлении обществом, смена государственной власти с конституцией, новая организация управления обществом.
Выходит, управляющие общественным развитием в одном случае вывели страну из отсталых в передовые, а в другом случае опять-таки управляющие направили развитие страны в сторону регресса. Следовательно, решающим в том и другом случае оказалось качество управленцев. В этой связи приходит на ум приписываемая то ли Наполеону, то ли А. Македонскому фраза о том, что «если поставить баранов во главе львов, то львы баранеют, а наоборот – то даже баран будет иметь львиное сердце.» Или в другом изложении: «Войско баранов, возглавляемое львом, всегда одержит победу над войском львов, возглавляемых бараном».
Конечно, вряд ли эту аналогию можно рассматривать как закономерность управления, но что от качества управления зависят все достижения и недостатки всякого общества, его прогрессивное или регрессное развитие, – об этом, похоже, люди догадались уже в глубокой древности.
* * *
2. Кое-что о специфике науки управления
Итак, управление подчиняется своим особым закономерностям, которые должны стать предметом научного познания. Какая же наука предназначена для постижения закономерностей управления? – Для ответа на поставленный вопрос обратимся к одной из публикаций сайта, в которой шла речь о классификации наук (см. в рубрике «Наука и образование» материал «О бедном гуманитарии замолвите слово» и заметку «Проблемы организации науки»)
В этой последней заметке, в частности, указано, что производственные отношения есть отношениями между людьми, они предполагают управление этими отношениями, как отношениями двоякого рода: в собственно производстве – как технологическими отношениями, а в сферах собственно распределения и обмена – как экономическими отношениями. В первом случае мы имеем дело с технологическим управлением, во втором случае – с социальным управлением. Технологические производственные отношения составляют объект изучения технических наук, а экономические отношения изучает экономическая наука.
Что касается управленческих отношений, то они, будучи производными от развития технологий производства, образуют изменяющийся пограничный объект познания на стыке экономических и технических наук. Этим определяется в классификации наук место информатики – как межотраслевого технико-экономического научного направления, изучающего информационные процессы и методы работы с информацией с применением вычислительной техники и компьютерных технологий.
Этим же определяется в классификации наук место кибернетики – в качестве науки об общих закономерностях процессов управления и связи в организованных системах: машинах, живых организмах и в обществе.
Относительно кибернетики там же было замечено, что некоторые авторы считают ее «лженаукой», поскольку поводом к ее созданию послужило сходство между мозгом человека и современными сложными машинами. Вместе с тем, так как управление немыслимо без информации, то встает вопрос о соотношении ее с информатикой. Полагают, будто различие информатики и кибернетики сводится к расстановке акцентов: если для информатики важны свойства информации и аппаратно-программные средства ее обработки, то в кибернетике акцент сделан на разработке концепций и построении моделей управления. Кибернетика имеет дело с управлением и коммуникацией в живых организмах, организациях и машинах.
Проблема кибернетики, указали мы там же, в абстрактности предмета, в котором «оптом» перемешаны различные формы движения материи. Отсюда нечеткость критерия классификации и претензия на значение «науки наук».
Кроме этого, материальное производство собственной жизни человека посредством труда дополняется вторым отношением – производства людей посредством рождения, – размножение, которое с самого начала включается в процесс исторического развития. Это – семья, как отношение производства. Эти отношения следует рассматривать аналогично с экономическими отношениями, и поэтому брать как объект изучения наук о материальном производстве, в частности, демография.
+ + +
Надо заметить, что с появлением кибернетики некоторые авторы прямо связывали научные основы управления с достижениями последней и развитием ЭВМ. Так, по мнению Д. Гвишиани, только применение быстродействующих электронных цифровых машин, позволяющих в кратчайшие сроки обрабатывать большие массивы информации, осуществлять управление, опираясь на новый, подлинно исследовательский, математический, экспериментальный подход к решению задач управления и обеспечивает действительно научный уровень принимаемых решений.
В самом деле, при современном огромном росте информации управлять общественными процессами без помощи вычислительной техники оказывается все сложнее. Но общество всегда было сложной системой, которой как-то все же управляли и без цифровых технологий. Это не говорит о научности управления или отсутствии таковой; последняя не сводится к объемам и скорости обработки информации субъектом управления. По сути здесь речь идет о количественном аспекте управления, а не о его качественном аспекте. Научность же управления как раз является его качественной характеристикой, которая, конечно, связана с количественными параметрами управления, но для его научности решающее значение имеет адекватность управленческих решений, то есть достижение целей управления на основе познанных закономерностей развития природы и общественной культуры.
Если же современное высокотехнологичное общество, имеющее в своем распоряжении даже искусственный «интеллект», всё еще не может предвидеть всех последствий принимаемых управляющими субъектами решений, если всё еще цели управления оказываются зачастую нереализованными, как это было и раньше, значит научность управления (призванная обеспечить прогнозируемый его характер), остается благим пожеланием. Здесь нет надобности рассуждать о диалектике цели, поскольку об этом достаточно сказано в одной из публикаций сайта (см. «Размышления о цели»).
Но сейчас стало очевидно, что многие десятилетия развития кибернетики подтвердили недостаточность ее для разработки теории управления и потребность в развитии самостоятельной науки управления в качестве особой сферы научных знаний.
+ + +
Вместе с тем, попытка выделить в системе наук особенную науку об управлении (в частности, кибернетику) в качестве «науки наук» указывает на то, что сфера управления как специфической деятельности является некой универсальной сферой, включенной так или иначе во всю человеческую жизнедеятельность.
Однако на роль «науки наук» претендует философия, которую отличают от науки всеобщность ее предмета (чего нет ни у одной науки), а также общий методологический статус по отношению ко всем наукам. Следовательно, если речь идет о науке управления, значит она должна, как всякая наука, иметь свое особенное предметное «поле», отличное от предметов всех остальных наук. Но в силу отмеченной универсальности сферы управления вычленить ее предметное «поле» оказывается непростым делом.
Если мы обратимся к классификации наук, о которой шла речь на данном сайте (см. «Проблемы организации науки»), то, очевидно, определяя место науки управления в указанной классификации, мы должны определиться прежде всего с уровнем видового деления науки, начиная с которого может идти речь об управлении вообще.
Рассматривая первый уровень, можно однозначно сказать, что наука об управлении – как человеческой деятельности – входит в состав не естественных, а общественных наук. Переходя на вторую ступень классификации точно так же определенно можно утверждать, что в ряду общественных наук предмет науки об управлении относится к сфере духовного производства. Управление есть сознательная деятельность и потому принадлежит сфере свободы.
Сложности начинаются на третьей ступени деления науки, поскольку все названные в ней сферы деятельности человека – техническая, экономическая, экологическая и историческая – имеют дело с управленческой деятельностью, так или иначе пронизываются управлением.
Но техническая и экономическая сферы по отношению к управлению выступают как сферы необходимости, в то время как экологическая и историческая сферы – это уже частью природа, частью культура, то есть некоторая «полусвобода». И только социальная сфера (п. 2.2. классификации) принадлежит к сфере духовного производства (сфере свободы), в которой реализуется управление как сознательная универсальная деятельность по отношению ко всем указанным четырем сферам, а также к самой сфере духовного производства.
В таком случае логично определить место общей науки управления исходя из того, что управление реализуется как часть свободной деятельности, и постольку общая наука об управлении должна получить свое место в ряду наук как одна из социальных наук.
При этом в ее составе определятся науки о техническом управлении (применительно к п.2.1 деления) и науки о социальном управлении (применительно к п.2.2 классификации).
+ + +
Итак, науку об управлении мы относим к разряду социальных наук. Ее предметом изучения являются закономерности процессов управления.
Однако здесь встает вопрос о соотношении данной науки с кибернетикой.
Само слово «кибернетика» придумал Норберт Винер в качестве названия для новой науки. Это название происходит от греческого «кибернетес» или кибернет», что означает управляющий, кормчий. Киберне́тика (от др. -греч. κυβερνητική «искусство управления») – наука об общих закономерностях получения, хранения, преобразования и передачи информации в сложных управляющих системах, будь то машины, живые организмы или общество.
Но если это так, то возникает вопрос о соотношении этого названия науки с названием «информатика». По поводу последней говорится, что информатика как наука появилась относительно недавно, её происхождение следует связывать с работами Лейбница по построению первой вычислительной машины и разработке универсального (философского) исчисления. [Лейбниц, независимо от Ньютона, создал математический анализ – дифференциальное и интегральное исчисления, основанные на бесконечно малых; создал комбинаторику как науку; заложил основы математической логики; описал двоичную систему счисления с цифрами 0 и 1.]
В 70-е годы термин «кибернетика» в нашей стране употреблялся все реже, а в начале 80-х для обозначения рассматриваемой области прочно вошел в обиход термин «информатика», воспринимаемый обыкновенно как синоним английского «Computer Science».
Выходит, кибернетика «не тянет» на науку об общих закономерностях процессов управления, поскольку многие аспекты управления остаются вне ее поля зрения. К тому же предметно кибернетика накладывается в значительной части на информатику.
Вероятно, по отношению к ним должна существовать более общая наука об управлении, включающая в себя в том числе кибернетику с информатикой.
Есть еще такая научная дисциплина как «эргономика», которая занимается изучением взаимодействия между людьми и другими элементами систем, и профессия, использующая теорию, законы, данные и методы конструирования в целях обеспечения здоровья человека и оптимизации общего функционирования системы. Термин «эргономика» происходит от греческих слов «эргон» (работа) и «номос» (закон), что можно перевести как «законы работы».
Однако здесь речь идет о всех взаимодействиях между людьми и с другими объектами, а не исключительно об управленческих процессах.
Поэтому для названия науки об управлении необходим особый специальный термин, указывающий на его связь с процессом управления.
Наиболее подходящим, на наш взгляд, названием для специальной науки об управлении будет «кратономия» [от κράτος «сила, власть, могущество», из праиндоевр. *kratus «сила, власть», + «номос» (закон)]. То есть на место «эргон» (работа) в слове "эргономика" ставится «кратос» (сила, власть).
Попытаемся обосновать такой выбор термина. Дело в том, что управление вообще есть тоже работа, но не всякая вообще, а есть не что иное как способ осуществления власти человека над природой, над техникой и над людьми (об этом еще скажем позже).
На первый взгляд название «кратономия» выглядит непривычно и даже как-то отвлеченно по отношению к науке об управлении. Но «кибернетика», по-моему, звучит не более органично. И, однако, с этим термином научное сообщество свыклось, хотя и неохотно, пытаясь всё же найти ему замену, заменяя термином «информатика».
Возможен также вариант вместо «кратономия» (по аналогии с «астрономия», «политэкономия») термина «кратология» (аналогично «социология», «политология»).
Но дело не в том, чтобы найти для науки об управлении «удобоваримое» название, отказавшись от устоявшихся названий «кибернетика», «информатика» и других. А дело в том, чтобы за каждым из этих терминов стояло однозначное и понятное обозначение понятия соответствующей науки / научной дисциплины.
Задача состоит в том, чтобы четко разграничить предметы последних. Тогда станет понятным и их место в классификации наук.
Похоже, кратология (кратономия), как наука об управлении вообще как таковом, должна занять место в ряду социальных наук рядом с социологией, политическими и юридическими науками. За кибернетикой в этой общей науке кратологии (кратономии) останется изучение технического управления, а информатика составит одну из дисциплин, предмет которых составит один из аспектов (информационный) управления.
Впрочем, это лишь наброски к формированию новой науки об управлении...
P.S. Относительно предложенного термина даже «искусственный интеллект» (Chat GPT) высказался одобрительно:
"Название «кратономия» действительно звучит убедительно для специальной науки об управлении. Корень κράτος (kratos) действительно означает «сила, власть, могущество», что хорошо подходит для науки, изучающей управление и руководство. В сочетании с νόμος (nomos), что означает «закон», получается название, которое буквально переводится как «наука о законе силы/власти». Это название передает идею систематического подхода к управлению и подчеркивает значимость силы и власти в этом процессе.
Кроме того, «кратономия» выделяется и звучит достаточно солидно и профессионально, что делает его привлекательным вариантом для использования в научном и профессиональном контексте".
* * *
3. Об основах науки управления (кратономии).
Отсутствие убедительной общей теории управления связано не в последнюю очередь со сложным многоаспектным характером самого феномена управления и его многосторонней «встроенностью» в различные общественные процессы. Отсюда трудности в определении общих начал управления, его фрагментация и стремление изучать «по частям», дробить и специализировать знания о нем.
Но анализ и специализация знания об управлении хотя и дает более детальное представление о его частных моментах, не может дать понятия о нем. Как нельзя составить себе общее понятие права на основе изучения отдельных его отраслей, и для этого требуется особая научная дисциплина – общая теория права и, более того, философия права, так нельзя составить общее понятие управления из разрозненных знаний кибернетики, информатики, политологии, юриспруденции, менеджмента и т.д.
Собрать эти разрозненные фрагменты воедино и синтезировать их в некое целостное знание об управлении призвана особенная наука, по своему уровню напоминающая философско-правовое знание в его отношении к юридическим научным дисциплинам. Кратономия, похоже, и должна стать этой наукой, своего рода философией управления, изучающей и излагающей его основы.
Конечно, сразу представить весь набор этих основ нереально. Но кажется очевидным отнести к последним социальную и деятельностную природу управления, его общие характеристики и принципы.
Так, социальную и деятельностную природу управления обусловливает имманентная его связь с субъектом в контексте отношения «субъект-объект»: нельзя представить управление без субъекта. Даже за полностью автоматизированными техническими системами управления стоит человек. Еще одна имманентная черта управления – его целесообразный характер: управление не может быть нецелесообразным. Следующим имманентным признаком управления является его цикличность: управление есть цикличный процесс, в котором происходит постоянная смена циклов принятия и исполнения управленческого решения. (Об этом можно прочесть в книге, размещенной на сайте. См.: Правова реформа: загальне поняття, проблеми здійснення в Україні).
Исходя из данных характеристик управления, в качестве принципиальных его основ выступают: 1) нормативность, 2) законность, 3) дисциплинарность. Без регламентирующих поведение норм субъект не в состоянии целесообразно осуществлять адекватное воздействие на объект управления, а управление из устойчивого закономерного процесса превращается в случайные акты произвола. Соблюдение норм, регламентирующих в согласии с объективными закономерностями воздействие субъекта на объект управления есть необходимое условие осуществления управления. Еще одним необходимым условием, дополняющим предыдущее, есть дисциплина поведения управляемого объекта, подчинение управляющему воздействию.
Все названные здесь основы управления при внимательном рассмотрении могут быть обнаружены и в техническом управлении, и в социальном управлении, лишь выявляясь каждый раз по-своему.
+ + +
В техническом управлении его нормативность связана с разного рода инструкциями, регламентами и т.д. Причем, чем сложнее управляемая техника, тем более регламентируется управление (манипулирование) ею. Например, управление авиалайнером требует даже определенной специализации экипажа. Технические нормативны закладываются и в управленческие алгоритмы разных автоматических управленческих технологий, в тот же режим «автопилота», но при этом человеческий «живой» контроль не исключается полностью.
А социальное управление вообще немыслимо без нормативности (правовой, моральной, религиозной и др.). Можно ли представить существование общества без права?
О законности управления речь идет в том смысле, что нельзя управлять любым объектом, игнорируя его природу, законы (закономерности) поведения управляемого объекта в конкретных условиях. Сложно управлять автомобилем на зимней дороге без замены колес на «зимнюю резину». Нельзя подчинить дрессировке животных, не поддающихся ей, как нельзя во главе десятка грудных младенцев победить в футбольном матче команду профессионалов, и т.д. и т.п.
Наконец, дисциплинарность управляемых объектов есть по существу их подконтрольность управляющему субъекту, без чего управление перестает быть таковым. Если в управляемой системе нарушается нормативный «штатный» режим (дисциплина) ее функционирования, она выходит из управленческого цикла и становится неуправляемой. Хорошо известный пример – авария на ЧАЭС.
Но и для биологических объектов дисциплинарность в управлении ими объективно необходима. Так, табун лошадей превращается в неуправляемую биомассу, способную снести всё на своем пути, если в нем произошел «дисциплинарный сбой» (в этой связи вспоминается давний советский фильм «Верные друзья», в котором есть подобный эпизод, в нем одна из героинь фильма была ранена подобным табуном лошадей).
Тогда не приходится уже говорить, к примеру, о толпе футбольных фанатов, которую недисциплинированный «елемент» может превратить в неуправляемое сборище погромщиков…
Здесь необходимо обратить внимание на феномен так называемого «управляемого хаоса», о чем шла речь в одной из публикаций сайта.
В научной и особенно экспертной среде, сказано в ней, на рубеже ХХ-ХХІ столетий распространилось мнение, что на смену полицейской статической модели мировой стабильности в конце ХХ века пришла модель динамической стабильности, которую называют стратегией «управляемого хаоса», главным оператором которой сегодня называют США. Созданная первоначально как математическая концепция «теория хаоса», новая «теория нелинейных математических систем» («теория динамического хаоса») описывает законы и закономерности случайных явлений в системах, которые должны подчиняться законам детерминизма. Эти явления называют «динамический хаос», или «детерминированный хаос» - для различения научного термина и общеупотребительного понятия хаоса как беспорядка…
Базовыми принципами создания «управляемого хаоса», которые выведены совместно в Институте сложности в Санта-Фе (США), РЭНД Корпорейшн, Freedom House и других глобальных организациях, являются: - использование новых технологий (телефоны, Интернет, социальные сети) и мобильных инициативных групп, действующих экспрессивно и молниеносно; - объединение усилий всех оппозиционных сил против действующего политического режима и лично его лидеров; - наличие «агентов влияния», в первую очередь, из числа представителей силовых структур и госаппарата, которые, стремясь к деньгам, власти или под угрозой международного трибунала могут обеспечить смену режима; - формирование стихийных «безлидерских» движений, объединяющих представителей самых разных слоев населения, по разным причинам недовольных действующей властью. (См. «Управляемый хаос» – стратегия управления или явление абсурда?»).
Как видим, тут вполне отчетливо «торчат уши» кибернетического подхода к общей теории управления, в контексте которого (подхода) управление превращается в свою противоположность – дезорганизацию.
Помочь понять этот «кульбит» и призвана наука кратономия, как общая наука об управлении, рассматривающая феномен управления с позиций диалектики, которую трудно найти в кибернетике.
* * *
4. Управление и власть: к вопросу об отношении
В «Диалектике права» (См. "Диалектика права", кн.1. ч.І. с. 237-246) мы отмечали, что в процессе развития человечества, как органической целостности, обнаруживает себя присущее всей органической природе существенное свойство человеческого сообщества – организованность.
«Человек, как всякое живое природное (или естественное) тело, – указывал В.И. Вернадский, – неразрывно связан с определенной геологической оболочкой нашей планеты – биосферой, резко отличной от других ее оболочек, строение которой определяется ее своеобразной организованностью и которая занимает в ней как обособленная часть целого закономерно выражаемое место. Живое вещество, так же как и биосфера, обладает своей особой организованностью и может быть рассматриваемо как закономерно выражаемая функция биосферы. Организованность не есть механизм...Организованность биосферы – организованность живого вещества – должна рассматриваться как равновесия, подвижные, все время колеблющиеся в историческом и в геологическом времени около точно выражаемого среднего. Смещения или колебания этого среднего непрерывно проявляются не в историческом, а в геологическом времени. В течение геологического времени в круговых процессах, которые характерны для биогеохимической организованности, никогда какая-нибудь точка (например, атом или химический элемент) не возвращается в зоны веков тождественно к прежнему положению...
В обыденной жизни это проявляется для нас в личности, в отсутствии двух тождественных индивидуальностей, не отличимых друг от друга. В биологии проявляется оно тем, что каждый средний индивидуум живого вещества химически отличим как в своих химических соединениях, так, очевидно, и в своих химических элементах...» (Вернадский В.И. О науке. - Дубна, 1997. - Т. 1. - С. 306-308).
Организованность живой природы реализуется в самоорганизации живых организмов, в их самоопосредствующей деятельности, составляющей момент процесса, в котором из стихийного взаимодействия космических и природных условий, из определенной комбинации этих условий необходимо возникают и развиваются живые организмы [Гегель Г. Энциклопедия философских наук. — Т. 2. — С. 366–374]. Как момент необходимого развития органической жизни, эта самоопосредствующая деятельность живых организмов, в т. ч. деятельность человека, осуществляется через индивидуальное, групповое (видовое) и родовое существование данных организмов, в индивидуальном, групповом и общественном поведении, реализуясь таким образом, чтобы в конечном итоге утверждался единый функционирующий организм как некоторое целое, приспособленное к окружающей среде. Организмы приспособлены к своей среде обитания как единое целое. Это иллюстрируется сравнением копытных и хищных, особенностями размножения у разных птиц, различиями между видами и др. При этом формы организации сообществ, замечает автор, возникают как результат такого объединения особей, при котором максимизируется их индивидуальная приспособленность. Различные типы организации формируются в ответ на давление экологических факторов, что можно видеть на примере эволюции общественного поведения насекомых, экологических коррелятов организации сообществ у млекопитающих и т. д. (Дьюсбери Д. Поведение животных: Сравнительные аспекты. — М., 1981. — С. 336, 362).
С этой точки зрения способ жизнедеятельности человека существенно отличается от биологического способа жизнедеятельности животных. Стадность высших животных была только отдаленной биологической предпосылкой социальности людских индивидов. Необходимым способом общественной жизнедеятельности формировавшегося человека становилось общественное производство, складывавшееся в коллективной деятельности первобытных людей; коллективность становится своеобразным средством внебиологического «наследования» навыков и достижений в развитии труда, аккумулирования их в совокупный опыт.
Именно в трудовой деятельности формировалось объективное и субъективное, материальное и идеальное, происходило становление существенно нового способа приспособления индивидов к окружающей среде, возник и развивался новый тип связи общества с природой.
В ходе развития человечества природа постепенно превращалась в естественный источник удовлетворения производственных и иных потребностей людей, неся на себе все усиливающийся «отпечаток» их деятельности, след взаимодействия индивидов, групп, коллективов друг с другом. Изменялось место человеческих индивидов по отношению не столько к неодушевленным предметам внешней природы, сколько к внутренней (психической в первую очередь) природе других индивидов; а «прояснявшееся» сознание закрепляло потребность индивидов быть друг для друга необходимым «средством» все более целенаправленной адаптации живых человеческих организмов к окружающей среде.
Итак, самоорганизация человечества происходит в самоопосредствующей деятельности людских индивидов в процессе общественного производства, а следовательно, реализуется в отношениях производства, как необходимых формах, в которых осуществляется материальная деятельность этих индивидов; отношениях, составляющих основу всех общественных отношений людей.
По существу, с самого начала человеческой истории, уже в первобытном обществе разрешение противоречия между собственностью и трудом становится основой саморазвития первобытного общественного производства. В этом процессе разрешения данного противоречия противоположность собственности и труда выступает как противоположность общеколлективного интереса и единичных интересов членов коллектива, проявляясь в жизнедеятельности отдельного индивида через внутреннюю противоположность его интересов как собственника и как трудящегося. Этот двойственный характер интереса индивида был обусловлен его положением в первобытном коллективе: с одной стороны, как отдельного индивидуума с его собственными потребностями, а с другой – как органичной части данного социального коллектива.
Из этого вытекает двойственный характер его трудовой деятельности, как абстрактно человеческого труда и как полезного труда. Двойственный характер труда впервые был доказан К. Марксом, называвшим труд как производительное расходование человеческой рабочей силы в физиологическом смысле слова, как человеческий труд вообще, независимо от его конкретных полезных форм, «абстрактно человеческим», а труд как специфическую целесообразную производительную деятельность, приспосабливающую различные вещества природы к определенным людским потребностям – «полезным трудом».
Это означает, что трудовая деятельность первобытного человека с самого начала содержит в себе противоречие, имеет разнонаправленные определения. В качестве абстрактно человеческого труда, она совпадает с общим, общеколлективным интересом, а значит, совпадает с интересом индивида как собственника. Напротив, в качестве полезного труда, воплощавшего особые интересы индивидов, трудовая деятельность не совпадает с общеколлективным интересом, представляя непосредственно не интерес коллектива как собственника, а интерес отдельной части коллектива, особенный интерес члена коллектива, занимающегося определенным видом трудовой деятельности.
Но одновременное существование в единой сфере жизнедеятельности человека противоположных интересов делает ее невозможной, пока один из них не окажется определяющим, господствующим в жизненной сфере индивида. Следовательно, в жизнедеятельности первобытного человека объективно необходимым становится господство одного из названных интересов, а именно, господство интереса собственника над интересом индивида как трудящегося; ибо без присвоения индивидом жизненных благ немыслимо их потребление, а без потребления нет и самого человеческого индивида с его интересами.
+ + +
Поскольку каждый член первобытного коллектива фигурировал как органичная часть единого производственного «целого», то индивидуальная сила каждого из них выступала не просто как личная сила отдельного индивида, а как имманентная составляющая единой совокупной силы данного коллектива, коллективного собственника и совокупного трудящегося одновременно. В качестве имманентных составляющих совокупной силы первобытной собственности, рабочие силы членов коллектива имели в абстрактно человеческом труде единую направленность, действовали как одна общеколлективная сила собственника, концентрированным выражением которой выступает особенный общественный институт – власть.
Власть сводилась, по существу, к господству в первобытном коллективе общеколлективного интереса собственника над особенными интересами трудящихся членов коллектива; господства, требовавшего подчинения индивидуальной воли каждого члена коллектива единой коллективной воле, выражавшей интерес всего коллектива, как собственника. Естественную предпосылку такого подчинения составляло присвоение первобытным коллективом, как целым, индивидуальной воли каждого из его членов, в основе которого (присвоения) была полная зависимость существования отдельного индивидуума от общих условий первобытно-коллективного производства и родовых связей, объективно складывавшихся в первобытном родовом обществе.
В этой связи полезно обратиться к характеристике исторических истоков отношений собственности и власти. В течение тысячелетий идеологи правящих классов не признают исходно-общественный характер первичных форм социального регулирования. Они либо намеренно отождествляют последние с внешне напоминающими их инстинктивно-рефлекторными способами зоологической жизнедеятельности, либо, напротив, модернизируют, идентифицируя с институтами более поздних обществ, главным образом буржуазного (форма власти) и отчасти феодального (форма собственности). Многие западные концепции происхождения собственности несут печать теории насилия Дюринга и идеи Прудона о том, что собственность – это кража. Их авторы, как правило, не рассматривают отношения собственности и власти в качестве специфических форм социальной регуляции, особых видов взаимосвязей индивидов, обладающих сознанием, в процессе их жизнедеятельности, как отношений, складывающихся прямо в общественном производстве.
Отношения власти, как и отношения собственности зародились именно в сфере общественного производства; более того, первоначально они формировались как две стороны единого процесса трудовой деятельности. Обе формы социальной регуляции были призваны обеспечить не только «подстраивание» производственных операций под законы природы, но и координацию различных видов человеческой деятельности. Отношения первобытных людей друг к другу могут показаться на первый взгляд сугубо межиндивидуальными, личностными, «вневещными» отношениями вражды или сотрудничества, подчинения или покорности, уважения или презрения. Однако за этими отношениями с самых древнейших времен неизменно (и подчас незримо) стоит отношение индивидов к объектам природы, прежде всего к тем, которые выступают в качестве основного средства производства в данной локальной хозяйственной системе.
На этой основе складывался (главным образом внутри первобытных коллективов) институт общественной власти.
Первоначально субъект и объект регулирования практически совпадали, первичная власть нивелировала особенности индивидов. Различие между собственностью и властью было вначале ничтожно и не осознавалось формирующимися людьми, которые были спаяны с окружающей средой. Таким образом, общественное производство предстает перед нами с самого начала как общее отношение, на одной стороне которого выступают собственность и власть, на другой – труд и подчинение; отношение, в котором господство властвующего субъекта опирается на зависимость трудящегося индивида от субъекта собственности.
Трудовая деятельность выступает изначально как необходимый способ реализации власти собственника над трудящимся. А это значит, что осуществление первобытным коллективом власти над его членами содержало в себе противоречие, обусловленное противоречивым характером их трудовой деятельности, на который указывалось выше.
Устранение этого противоречивого характера осуществления власти, утверждение ее как действительной власти, как реального господства собственника, которому подчиняются воля и рабочая сила трудящегося индивида, требовало отрицания особенного характера интереса индивида, как трудящегося, и утверждения данного интереса в качестве тождественного с другими, как общего интереса.
Если предметность практической деятельности означает, что человек направляет свою энергию и силу на освоение объективных законов внешнего предмета (в том числе социальных явлений), преобразование этих законов в содержание собственной деятельности, то ее рефлективность означает, что предметом, который осваивается субъектом, является сам субъект, выступающий в этом случае как собственный объект; следовательно, потребности данного субъекта как закон определяют предметное содержание его практической деятельности.
В связи с этим следует отметить, что существенным признаком субъекта, отличающим его от объекта, есть активность. Понимаемая как порождение материальной или духовной энергии, в какой бы конкретной форме она ни выражалась, активность есть исходная характеристика субъекта, главный признак, отличающий его от объекта. Объект предстает как предмет приложения активности, который допускает и терпит, чтобы с ним подобным образом обращались – преобразовывали, познавали, оценивали, короче, так или иначе с ним манипулировали.
Исходя из этого, объект характеризуется противоположным признаком – пассивностью, которая означает не отсутствие вообще его реакции на внешнее действие, а отсутствие способности к произвольным, инициативным действиям. Объекту как таковому присуща способность быть пассивным орудием чужой воли, даже если в роли объекта выступает не вещь в буквальном смысле этого слова, а животное или сам человек.
В определенных ситуациях человек выступает как пассивный объект действия других людей – субъектов, в иных ситуациях ему свойственна реактивность (как спонтанная реакция на внешнее действие), но отличие человека от всех других существ обнаруживается в безграничном развитии его способности к активному поведению. Человек есть истинно активным (а не реактивным) существом – подлинным субъектом деятельности.
Вместе с тем, активность человеческого индивида имеет сознательный характер, есть осознанная целесообразная активность. Сознание субъекта обращается как вовне, ориентируясь на результат деятельности, так и вовнутрь, на внутренний момент его деятельности, выступает как самосознание, самооценка, самоконтроль в процессе деятельности.
Таким образом, активность человека, как целесообразная и самосознательная деятельность, есть проявление свободной субъективности, означающей личный выбор субъектом как целей деятельности, так и средств и способов ее осуществления. При этом важно подчеркнуть, что активность субъекта рассматривается только как свойство субъективности по отношению к объекту, независимо от обусловленности целей субъективной деятельности объективностью.
Этот выбор субъект делает постоянно, в каждом акте его деятельности, поскольку последняя включает момент активного отражения в его сознании предметной реальности и определение при этом значимости предмета для человека, ценности его в качестве объекта для активности субъекта.
Сталкиваясь в своей жизнедеятельности с нетипичными, необычными ситуациями, оценивая их с позиций понимания и осуществляя выбор в пользу той или иной формы проявления своей активности, первобытный человек, в отличие от животных, становится субъектом свободной деятельности, которая была высшим, наиболее последовательным воплощением его активности. А тот общий способ проявления активности субъекта, который заключается в собственном выборе субъектом как целей его деятельности, так и средств и способов ее осуществления, выступает как свобода. Свобода, указывал Г. Гегель, состоит именно в том, чтобы быть в зависимости только от самого себя, определять самого себя. Свобода есть лишь там, где нет для меня ничего другого, что не было бы мною самим. «К свободе, – подчеркивал К. Маркс, – относится не только то, чем я живу, но также и то, как я живу, не только тот факт, что я осуществляю свободу, но и тот факт, что я делаю это свободно».
Необходимо, вместе с тем, заметить, что предложенная здесь дефиниция «свободы» не является общепризнанной; более того, она заметно отличается не только от большинства представлений об этом феномене, но и от тех подходов к определениям понятия свободы, которые предлагались в контексте различных учений, в том числе учений о праве (См. Диалектика права. Кн.1, ч. 1.- С. 246-255).
+ + +
С другой стороны, проявление свободной субъективности человеческих индивидов с самого начала определяет внешняя для них необходимость; более того, оно навязывается природной необходимостью или социальными силами.
Необходимость, в свою очередь, не фигурирует в жизнедеятельности человека без свободы. Метафизика, утверждал Гегель, применяла различия между свободой и необходимостью таким образом, что природу в ее действиях она считала подчиненной необходимости, а дух – свободным... Свобода, не имеющая в себе никакой необходимости, и одна лишь голая необходимость без свободы суть абстрактные и, следовательно, неистинные определения.
Иными словами, свободная субъективность, проявляющаяся в свободной деятельности человека, зависит от предметных условий последней, определяется этими условиями, выступая как предметная деятельность, которая реализуется в ее особых формах: практической деятельности и теоретической деятельности.
Специфическим способом присоединения индивида к опыту, реальной формой объективирования внутреннего мира индивида для других индивидов и, вместе с тем, способом развития индивидуальности каждого отдельного члена первобытного коллектива стало общение. В нем определяется содержание и формы человеческой активности, а следовательно, границы свободы субъектов, отражая двойственную природу человека – как общественного существа и как отдельного индивидуума с собственными потребностями.
Общественные отношения, складывавшиеся в процессе общения в первобытном коллективе индивидов, выступавших одновременно в качестве собственников и трудящихся, как закон определяли характер и содержание производственного общения, границы субъективной свободы и направленность воль и деятельности его участников, отражая одновременно и общеколлективный интерес и индивидуальные интересы членов первобытного коллектива, предопределяя двойственный, внутренне противоречивый характер их социального взаимодействия.
Снятие внутреннего противоречия в практической деятельности человека, сведение этой деятельности к единой органической целостности требовало направления человеческой энергии на одновременное преобразование объекта и изменение субъекта, благодаря которому потребности субъекта и предметные средства их удовлетворения становятся совпадающими, отождествляются. Это означает, что снятие указанного противоречия должно было стать практической целью, подчиняющей практическую деятельность человека, направляя ее непосредственно не на освоение предметного мира или удовлетворение возникших потребностей субъекта, а на снятие противоречия между двумя формами деятельности, решающими указанные задачи.
Такой особенной практической деятельностью, непосредственно нацеленной на снятие внутренних противоречий первобытного производства, которая упорядочивала содержание полезного труда членов первобытного коллектива, обеспечивая сохранение и поддержание существования данного коллектива как целого, как собственника, – такой практической деятельностью была управленческая деятельность, социальное управление.
Следует заметить, что внутренне противоречивый характер трудовой деятельности, выражающий общее противоречие между собственностью и трудом, присущ не только первобытному производству; эта противоречивость так или иначе обнаруживается в деятельности субъектов и в более поздних формах общественного производства.
Так, характеризуя соотношение промышленной прибыли и процента, К. Маркс обращал внимание на двойственное положение капиталиста – как функционирующего капиталиста, как представителя работающего капитала в противоположность капиталисту как всего лишь персонификации капитала, как всего лишь собственнику капитала. «Таким образом, – отмечал Маркс, – он выступает как работающий капиталист против самого себя как капиталиста и поэтому, далее, как работник против себя как всего лишь собственника... Отделенный от капитала процесс производства есть процесс труда вообще. Поэтому промышленный капиталист в отличие от себя как капиталиста, собственника капитала – есть всего лишь простой функционер в процессе труда, не функционирующий капитал, а функционер независимо от капитала, т. е. особый носитель процесса труда вообще, работник.
Тем самым промышленная прибыль благополучно превращается тогда в заработную плату и попадает в одну категорию с обыкновенной заработной платой, от которой она отличается еще только количественно и особой формой выплаты, тем, что капиталист выплачивает ее себе сам, вместо того чтобы ее ему выплачивали другие... Поскольку, следовательно, капиталист принимает в нем (процессе труда вообще. — А.Ю.) участие, он принимает в нем участие не как капиталист – ибо этот его характер учтен в проценте, – а как функционер процесса труда вообще, как работник, и его заработная плата представлена в промышленной прибыли.
Это есть особый вид труда – труд управления, – но ведь виды труда вообще отличаются друг от друга... Те особые функции, которые должен выполнять в процессе труда капиталист как таковой и которые присущи ему именно в отличие от рабочего, представляются как всего лишь трудовые функции. Он, дескать, создает прибавочную стоимость не потому, что он работает как капиталист, а потому, что он, капиталист, тоже работает. Это то же самое, как если бы о короле, который как король номинально командует армией, сказали, что он командует ею не потому, что ему, как носителю королевского сана, принадлежит роль главнокомандующего, а что он является королем потому, что он командует, выполняет функцию главнокомандующего...
Труд по эксплуатации труда отождествляется здесь с тем трудом, который подвергается эксплуатации... Капиталиста здесь отождествляют с его управляющим, как это заметил уже Смит... Если человек свое отношение к своей собственной природе, к внешней природе и к другим людям представил себе на религиозный лад в виде каких-то самостоятельно существующих сил, так что эти представления приобрели над ним господство, то он нуждается в жрецах и их труде. Но с исчезновением религиозной формы сознания и связанных с ней отношений в общественный процесс производства перестает входить и этот труд жреца. Вместе с жрецом исчезает и труд жреца, а вместе с капиталистом аналогичным образом исчезает тот труд, который он выполняет как капиталист или который он поручает выполнять другому лицу... Труд капиталиста есть вполне определенная материя: он качественно и количественно определяется тем количеством труда, которым капиталист должен руководить...
Сделалось совершенно необязательным, чтобы этот труд по управлению выполнялся капиталистами. Он на самом деле существует отдельно от капитала... – в отделении промышленных управляющих и т. д. от капиталистов всех категорий... В той мере, в какой труд капиталиста... не является названием для функции эксплуатации чужого труда, т. е. в той мере, в какой он вытекает из общественной формы труда (кооперации, разделения труда и т.д.), он совершенно так же не зависит от капитала, как не зависит от него и сама эта общественная форма труда после того, как она сбросила с себя капиталистическую оболочку...» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. – Т. 18. – С. 272).
Способность управлять не возникает в своем развитом виде вместе с человеком. Она сама есть результат совершенствования всей человеческой деятельности. Управление – непременное, внутренне присущее свойство общества на любой ступени его развития. Это свойство имеет всеобщий характер и вытекает из системной природы общества, из общественного, коллективного труда людей, из необходимости общаться в процессе труда и жизни, обмениваться продуктами своей материальной и духовной работы.
«Всякий непосредственно общественный или совместный труд, – указывал К. Маркс, – осуществляемый в сравнительно крупном масштабе, нуждается в большей или меньшей степени в управлении, которое устанавливает согласованность между индивидуальными работами и выполняет общие функции, возникающие из движения всего производственного организма в отличие от движения его самостоятельных органов».
Управлению подвержено не только производство, но и социальная жизнь людей. При этом объектом социального управления оказывается волеизъявление индивидов, реализуемое в их производительном труде. Названный объект обусловливает цель, предмет, средства и результат управления, определяя его как способ реализации власти собственника над трудящимися, способ интеллектуально-волевого воздействия первобытного коллектива, как субъекта, на волеизъявления его членов в их общении. (Диалектика права. Кн.1. Ч.І. – С. 270-275.)
* * *
5. «Белые пятна» в понятии управления
По замечанию Г.В. Атаманчука, понятию «управление» дано так много трактовок, что последнее в результате стало охватывать почти безбрежное множество самых разнокачественных явлений, отношений и процессов. К управлению относят взаимодействие гравитационных, электромагнитных, радиационных и иных сил во Вселенной. В его терминах иногда описывают геологические и географические процессы. Управленческие аспекты усматривают в механизмах, в физических, химических и биологических явлениях. Порой даже стихийное, произвольное действие природных и социальных элементов пытаются представить в качестве управления.
Получило признание управление как родовое понятие, характеризующее упорядочение взаимодействия определенного множества элементов или составных частей природы, общества, самого человека. Наиболее широко управление рассматривается кибернетикой (Н. Винер), выделяющей наиболее общие (универсальные) свойства взаимосвязей и взаимодействий в системах: механических, биологических и социальных. Вместе с тем расширение понятия «управление», подведение под него стихийного действия природных и социальных сил, а также механизмов объективной саморегуляции привело к тому, что оно начало терять свой собственный смысл, стало употребляться для обозначения явлений, отношений и процессов, где, в общем-то, отсутствует сознательное начало, момент непременной связи управления с человеком.
В природе любая саморегулирующаяся система объективно (независимо от желания и воли человека) детерминирована внутренними, имманентными данной системе закономерностями и источниками (импульсами) существования, движения и развития. Человеку приходится познавать тайны таких систем и вводить их в свою жизнедеятельность лишь с обязательным учетом их закономерностей, форм и возможностей. Здесь субъективное, сознательное проявление человека весьма ограниченно и связано.
При этом любая механическая, физическая, химическая и биологическая системы, любое явление и вещество природы приобретают для человека смысл только при соотнесении их с потребностями, интересами и целями его жизнедеятельности. Поэтому управление (в латинском языке – regere, в английском – control, management, во французском – administration, в немецком – Regierung) в буквальном смысле этого понятия начинается тогда, когда в каких-либо взаимосвязях, отношениях, явлениях, процессах присутствуют сознательное начало, интерес и знания, цели и воля, энергия и действия человека.
Управление находится в ряду явлений второй (искусственной) природы, возникших и развившихся в течение всей истории человеческой цивилизации. Оно создано людьми в целях сознательной саморегуляции их жизнедеятельности и имеет в обеспечении их потребностей и интересов столь же важное значение, как семья и собственность, мораль и право, способ производства и государство, знания и информация и другие общественные институты.
В научной литературе, указывает далее Г.В. Атаманчук, управление подразделяется на виды по различным основаниям. В зависимости от сфер общественной жизнедеятельности выделяют: управление обществом в целом, экономическое управление, социальное управление, политическое управление, а также духовно-идеологическое управление; от структуры общественных отношений: управление экономическим и, соответственно, управление политическим, социальным и духовным развитием общества; от объектов управления: экономическое (хозяйственное) управление, социально-политическое управление, управление духовной жизнью.
По другому основанию – характер и объем охватываемых управлением общественных явлений – называют: управление обществом, управление государством, управление отраслями, сферами народного хозяйства, управление предприятиями, организациями и т. д. Многие авторы основанием видов управления признают природу и субстанциональную специфику субъектов управления, исходя из чего разграничивают государственное управление (субъект – государство), общественное управление (субъект – общество и его структуры), менеджмент (субъект – предприниматель, собственник, хозяин дела).
В качестве своеобразной подсистемы управления рассматривают также местное самоуправление (муниципальное управление). Существует членение и общественного управления, в котором наряду с управлением со стороны общественных объединений указывают общественное самоуправление, посредством которого люди сами формируют и практически реализуют управляющие воздействия (Атаманчук Г.В. Теория государственного управления : курс лекций. – М. : Юрид. лит., 1997. – С. 21-23, 34-35).
+ + +
Огромного размера «белым пятном» в понятии управления является непонимание его двойственной противоречивой природы, его реальной диалектики.
Как способ реализации власти, социальное управление с самого начала представляло собой нечто двойственное, внутренне противоречивое, что вытекает из двойственного противоречивого характера трудовой деятельности вообще. С одной стороны, управление выступает как деятельность объединенной силы членов первобытного коллектива в качестве собственников, а значит, представляло деятельность их собственной силы, как силы общеколлективного интереса, который непосредственно выражался в первобытной коллективной собственности. С другой стороны, названная объединенная сила представлялась членам первобытного коллектива как сила чужого для них объединения, как власть, стоящая над трудящимися индивидами, которая господствовала над их рабочей силой, присваивала индивидуальную волю каждого из них в процессе труда, подчиняя их трудовую деятельность, а значит всю их жизнедеятельность интересу собственности, воплощенному в общеколлективной воле, направляя их поведение.
«Социальная сила, – указывал Маркс, – т. е. умноженная производительная сила, возникающая благодаря обусловленной разделением труда совместной деятельности различных индивидов, – эта социальная сила, вследствие того, что сама совместная деятельность возникает не добровольно, а стихийно, представляется данным индивидам не как их собственная объединенная сила, а как некая чуждая, вне их стоящая власть, о происхождении и тенденциях развития которой они ничего не знают; они, следовательно, уже не могут господствовать над этой силой, – напротив, последняя проходит теперь ряд фаз и ступеней развития, не только не зависящих от воли и поведения людей, а наоборот, направляющих эту волю и это поведение» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. – Т. 3. – С. 33).
Это исключительно важный момент, ибо от понимания двойственного характера социального управления, как особого вида труда, как способа реализации власти собственника над трудящимися, зависит четкое уяснение сущности социального управления и связи этого последнего с общественным явлением, именуемым властью.
Понимание указанного момента тем более необходимо, что, как отмечено в литературе, понятие «управление» применяется как частными науками, так и мировоззренческими, однако смысл и значение его во многом определяется спецификой исследуемого объекта (управление техническими устройствами, машинами и механизмами, управление различными процессами в живых организмах, например, управление биохимическими процессами или поведением животных, управление социальными процессами). Общие черты управления исследует кибернетика, однако для характеристики управления общественными процессами абстрактные категории и принципы, исследуемые ею, необходимы, но недостаточны.
Существует система понятий и принципов, присущих теории управления социальными процессами (Социальное познание и управление. – М.: «Мысль», 1983. – С.108–113 (автор главы проф. Д.И. Даниленко). Увы, весьма произвольное оперирование категориями «потребность», «интерес», «цель», при котором в определении социального управления не находится места для «интереса», «власти» и т. д., не говоря уже о «раскрытии механизма действия и механизма использования социальных законов», внутренне противоречивой природы самого социального управления, мало помогает выяснению сущности и понятия последнего.
Более продуктивным выглядит подход к пониманию природы социального управления, который предлагает А.Г. Аникевич. В частности, формулируя общее определение власти как «волевого авторитарного выражения интересов субъекта собственности, выявляющегося в организации социального управления», названный автор подчеркивал, что социальное управление имеет своей основой власть. Властвует не тот, кто управляет, – напротив, управляет субъект власти или его представитель.
Вместе с тем, резонно рассматривая управление в его отношении к собственности как опосредствованное властью, автор в определении последней сознательно абстрагируется от объекта власти, полагая, что указание на него в общем определении не только не необходимо, но и невозможно, поскольку сам субъект власти - социальная общность - полностью или частично выступает как объект власти (Аникевич А.Г. Политическая власть: вопросы методологии исследования. – Красноярск, 1986. – С. 58–60).
В рассуждениях названного автора присутствует неясное ощущение им двойственного характера управления, как способа реализации власти; однако это ощущение все же не дает удовлетворительного представления о сущностной связи, которая соединяет собственность, власть и управление.
+ + +
Как деятельность собственной объединенной силы индивидов (силы собственности), управление с самого начала представляло особенный вид труда, позитивную самодеятельность членов первобытного коллектива. Ее содержанием было упорядочение трудовой самодеятельности индивидов в процессе общественного производства на основе утверждения единства индивидуальных интересов. Эту позитивную самодеятельность индивидов в первобытном коллективе следует определить как самоуправление.
Способность управлять своим развитием, замечает А.С. Ахиезер, не есть для человеческой деятельности нечто навязанное извне. Оно имманентно самой деятельности. Отсюда следует, что способность к управлению есть для человека прежде всего способность к самоуправлению. Человек способен делать себя, свое развитие своим собственным объектом. В этом смысле всякое управление можно рассматривать как самоуправление (Ахиезер А.С. Научно-техническая революция и некоторые социальные проблемы производства и управления. – М., 1974. – С. 24).
Управление как разновидность общественной деятельности, направленной на осуществление планирования и руководство усилиями людей, отмечал один из наиболее авторитетных отечественных ученых в области государственного управления В.В. Цветков, возникло на заре человеческой истории. Как лучше использовать усилия отдельных лиц для достижения желаемых результатов? Этот вопрос был исключительно важным и крайне сложным для человечества. Многие не жалели сил для ответа на него, однако его решение продвигалось вперед очень медленно. В последнее время к этому вопросу начали подходить по-новому, ориентируясь на достижения научной методологии.
Основная теоретико-методологическая проблема управления, по словам автора, сводится к тому, что процессы управления свойственны только сложным, динамическим системам, имманентным атрибутом которых является самоуправление, то есть способность к упорядочению системы, приведению ее в соответствие с объективной закономерностью данной среды, к оптимизации ее функционирования.
При этом управление в своей антиэнтропийной направленности может быть как сознательным, так и стихийным, а влияние на объект может быть по своему характеру как объективным, так и субъективным. Вопрос о степени управляемости общественной жизнью в значительной мере зависит от взаимодействия социальных интересов, поскольку существование и развитие общества – не что иное, как деятельность человека, социальных групп, связанная с реализацией (достижением) своих целей. Однако человек не может достичь стоящих перед ним целей иначе, как сознательно, ибо все его стремления и поступки неминуемо опосредованы сознанием. При этом целесообразная деятельность людей связана с реализацией их интереса как осознанной потребности, обусловленной их материальным бытием, объективной социально-экономической структурой общества (Цвєтков В.В. Демократія і державне управління: теорія, методологія, практика : монографія. – К.: Юридична думка, 2007. – С. 99–100).
С другой стороны, как воплощение чужой властной силы, господствующей над трудящимися индивидами, управление представляет деятельность особенной силы, противостоящей отдельным индивидуальным силам членов коллектива, выступая как концентрированная негативная самодеятельность индивидов, содержанием которой было упорядочение их трудовой самодеятельности на основе отрицания различий особенных интересов индивидов. Эта негативная упорядочивающая самодеятельность членов первобытного коллектива представлялась им как властвование (авторитет).
Авторитет, по определению Ф. Энгельса, означает навязывание нам чужой воли; с другой стороны, авторитет предполагает подчинение. Известный авторитет, каким бы образом он ни был создан, а с другой стороны, известное подчинение, независимо от какой бы то ни было организации общества, обязательны для нас при тех материальных условиях, в которых происходит производство и обращение продуктов. Нелепо поэтому изображать принцип авторитета абсолютно плохим, а принцип автономии – абсолютно хорошим. Авторитет и автономия вещи относительные, и область их применения меняется вместе с различными фазами общественного развития (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - Т. 18. - С. 302–305).
Следует сказать, что термин «властвование», выражающий принцип авторитета, Энгельс прямо не употребляет, рассуждая, например, о необходимости авторитета – и притом авторитета самого властного – на судне в открытом море, где жизнь всех зависит от немедленного и беспрекословного подчинения всех воле одного.
По-видимому, для выражения авторитета в контексте социального управления он рассматривал как общий термин «администрирование». В частности, предполагая исчезновение политического государства, а вместе с ним и политического авторитета вследствие будущей социальной революции, Энгельс разъясняет, что исчезнет не авторитет как таковой, а общественные функции потеряют свой политический характер и превратятся в простые административные функции, наблюдающие за социальными интересами. По мысли Энгельса, авторитет здесь не исчезнет, изменится лишь его форма.
Таким образом, управление представляется особенной внутренне противоречивой самодеятельностью человеческих индивидов, позитивной (утверждающей) и негативной (отрицающей) одновременно, в единстве и противоположности двух ее сторон – самоуправления и властвования. Очевидно, что такая двойственность управления определялась двойственным характером первобытной коллективной собственности, выступавшей как необходимый способ утверждения тождественного и отрицания индивидуальных различий в жизнедеятельности первобытных людей.
Тождественность двух названных сторон управления состояла в том, что и самоуправление и властвование в первобытном коллективе обеспечивали самоорганизацию данного коллектива как целого, как единого субъекта собственности и совокупного трудящегося, были необходимыми способами властного соединения жизнедеятельности членов коллектива в единое производственное целое на основе первобытной коллективной собственности.
Вместе с тем, противоположность двух указанных сторон выявлялась в том, что самоуправление и властвование, как моменты управления, были ориентированы на различный характер интеллектуально-волевого воздействия первобытного коллектива на индивидуальную волю его членов, представляли собой противоположные способы упорядочения производительной деятельности данного коллектива.
Самоуправление выступало как самодеятельность индивидов, направленная к объединению индивидуальных сил на основе утверждения тождественности индивидуальных интересов этих индивидов в качестве собственников, превращения тождественного в их деятельности в правило, т. е. оно было движением от отдельного к общему, обобщающей деятельностью. Властвование, напротив, выступало как деятельность отчужденной силы стихийного объединения индивидов, направленная на отрицание особенности отдельных волеизъявлений их в качестве трудящихся, т. е. было противоположным движением – от общего к отдельному, специфицирующей деятельностью.
Очевидно, что исходным моментом управления, как способа реализации власти в первобытном коллективе, было самоуправление; в нем самодеятельность членов данного коллектива обретает целостный характер, организуется в определенную тотальность, которая, как субстанция, содержит в себе властную мощь коллектива в качестве единого собственника. В основе такого субстанциального определения самодеятельности членов первобытного коллектива было с самого начала совместное использование первобытным коллективом природных условий, земли как естественно возникшего главного орудия производства. Земельная собственность здесь выступает как непосредственное, естественно возникшее господство, при котором индивиды объединены какой-нибудь связью – семейной, племенной или хотя бы территориальной (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. – Т.3. – С. 65).
* * *
6. Заметки об «уме» и «душе» социального управления
Поскольку социальное управление «вплетено» в живую ткань общества, в процессы жизнедеятельности огромного человеческого организма, то, видимо, как и в каждом человеке, жизнь которого управляется умом и чувствующей душой, в управлении этим общественным организмом имеются собственные «ум» и «душа».
В социальном управлении роль «ума» принадлежит такой социальной категории как интересы. Подобно тому, как индивидуальные интересы есть тем целеуказателем, который определяет целесообразное поведение отдельного человека, так и в управлении поведением множества людей «умничают» точно также интересы тех субъектов, чья власть реализуется в этом управлении.
Управляющий обществом «ум» зависит от того, с каким обществом мы имеем дело. Если это первобытный коллектив, в нем реализуется власть данного коллектива и управление в общих интересах всех его членов. Здесь в управлении преобладает момент самоуправления и имеет место первобытная демократия.
Если брать классовое общество (рабовладельческое, феодальное, буржуазное), то власть в нем принадлежит господствующим классам, которые отстраняют трудовые массы от власти и в их управлении преобладает момент властвования, администрирование, а не самоуправление.
На место демократии, как власти народа, идет власть господствующей в обществе «элиты», которую правильно рассматривать как противоположность демократии и которую логично назвать элитократией. Управление в таком обществе осуществляется в интересах меньшей, но господствующей верхушки («элиты») общества, как осуществление политической, то есть классовой власти.
Последняя через особый институт политического управления обществом, каким становится государство, проводит в жизнь свои частные интересы под видом общесоциальных интересов. В этом суть политической формы управления обществом, и именно об этом речь у Энгельса, когда он говорит, что в будущем общественные функции и авторитет потеряют политический характер.
В ходе исторического развития человечества на его цивилизационном этапе «элитарная» часть общества, противостоящая трудящимся массам, всё более сокращается, однако материальные условия ее власти концентрируются в ее руках во все больших размерах. Это объективный процесс, подчиненный закону капиталистического накопления и идущий в рамках жестокой конкуренции.
Таким образом, управление обществом направляется интересами все более далекими от интересов широких масс населения. Элитократия, вынужденная прикрываться фальшивыми лозунгами демократии, прав человека и общечеловеческих ценностей, подчиняет себе все большую часть человечества и пытается управлять целыми народами в своих интересах. Вот чьим «умом» сегодня управляется население Земли. Как управляется – это отдельный вопрос.
+ + +
При таком управлении обществом в частных интересах «элиты» остается всё больше нереализованных интересов все большего числа людей, а с ними – все больше неудовлетворенных жизненных человеческих потребностей. В итоге человечество вместо прогресса начинает деградировать. Ибо никогда еще не было в истории такого, чтобы неудовлетворенные потребности способствовали развитию человеческой личности.
Отказ от демократии в пользу элитократии сопровождается «перекосом» процесса управления от самоуправления в сторону администрирования (или, точнее, элитарного властвования). Но при «нормальном» администрировании в основании его лежат право и законность, в то время как на современном этапе развития указанный «перекос» в управлении вышел за пределы нормальности, становится, подобно крену судна в море при шторме, критическим, грозящим опрокинуть общественный «ковчег». Сегодня уже работают не право и его нормы в форме закона, а «правила» и «понятия», навязываемые людям «элитой».
И, конечно же, закономерным маркером такого положения становится спекуляция власть предержащих на принципе «верховенства права» и лживые декларации на тему «прав человека» и общечеловеческих ценностей. Таким образом воровская «элита» прикрывает «шкурную» реализацию ею своей власти в классовом обществе по принципу «разделяй и властвуй» популярными у людей идеями демократии, права, законности и справедливости.
При этом «неразвитым» странам страны «развитые» навязывают через механизмы гегемонии свои стереотипы в том числе и в устройстве политической власти и государственного управления обществом. Всё это идет под лозугами необходимых – с их точки зрения – «реформ», отказ от которых сопровождается отказом «гегемонов» в финансовой помощи и поддержке «неразвитых» стран, даже если их население погибает от голода и болезней. Такие вот «общечеловеческие ценности» и их утверждение в практике глобального управления человечеством…
Собственно, о каком управлении с таким «умом» может идти речь? Даже техническое управление, не говоря уже о социальном, подчинено интересам незначительного числа «элитарной» верхушки человечества. Недавняя история с «ковидной» эпопеей показывает, как через «правильную» вакцинацию, маски, технические требования к поведению людей в определенных ситуациях можно и социальное управление довести до абсурда. Как правовые системы разных стран деформировались под действием такого управления – об этом поведают множество фактов: от бессмысленных до унизительных для человеческого достоинства различных запретов. Вспомним хотя бы о приветствиях вместо рукопожатий «толкания» кулаками или «обнимания» локтями…
Являются ли эти манипуляции с населением управлением в точном смысле слова или это уже нечто другое? – По-видимому, мы здесь имеем дело с феноменом, противоположным управлению, а именно, с дезорганизацией. Ибо всё в этом мире имеет свою противоположность в себе, и не являются исключением из этого ни человеческий ум с глупостью, ни управление с дезорганизацией. Тому подтверждением служит так называемый «управляемый хаос», о котором уже говорилось выше.
+ + +
Если «умом» управления являются интересы властного субъекта, то «душу» управления составляют методы управления.
Об общих методах управления уже приходилось рассуждать в одной из наших публикаций на сайте (см.: в рубрике «Учиться управлять государством» заметки «Кое-что о комплексной системе государственного управления»). Там, в частности, сказано, что управленческую деятельность характеризует набор способов управляющего воздействия на поведение людей в управленческих процессах, то есть определенные методы управления.
В зависимости от того, каким способом происходит это воздействие, на какую сторону личности и жизнедеятельности человека направляется властное воздействие, различаются методы социального управления: психологические, идеологические, административные и экономические.
Если объектом управляющего воздействия выступают чувства людей – это сфера действия психологических методов; если объектом являются мысли людей – это сфера применения идеологических методов; наиболее эффективное действие на волю человека обеспечивают административные методы; наконец, действие на поведение человека через интересы достигается экономическими методами управления.
Несмотря на близкий к правильному выбор критерия различения методов управления – по объекту управляющего воздействия на поведение людей – Г.В. Атаманчуком, следует заметить, что представления о «границах» названных им методов (морально-этические, социально-политические, экономические и административные) не вполне отчетливы и путанные, прежде всего ввиду неясного понимания объектов и механизмов управляющего воздействия на них.
На примере так называемой «перестройки» в СССР 1985-1990 гг. легко заметить, что в пользу проведения новой политики партийного руководства сработали прежде всего социально-психологические и идеологические методы, которые непосредственно воздействуют на чувства, настроения и сознание людей. Как следствие, эту политику с самого начала поддерживало население. И напротив, методы социально-экономические не дали желаемых результатов, так как действие на интересы, как некую объективную реальность, непосредственно (минуя сознание и волю человека) невозможен.
Смысл данных методов состоит, по-видимому, в том, чтобы создать человеку такие социально-экономические условия, при которых общественный интерес совпадал бы с индивидуальным, а не противодействовал развитию личности.
Именно в условиях совпадения интересов индивидуума и общества способности каждого реализуются в обществе максимально, осуществляется первая часть принципа: «от каждого – по способностям…», о которой постоянно «забывала» правящая верхушка советского общества. А до тех пор, пока таких условий нет, при существовании противоречащих друг другу интересов человека и общества необходимыми остаются государство и право с присущим им способом управляющего воздействия на поведение людей – административными методами.
+ + +
Административным методам управления К. Маркс не случайно отдавал дань, заметив в «Капитале», что при помощи юридических форм определенные экономические задачи могут быть решены «одним ударом». Но слабо понимая сущность административных и социально-экономических методов (как и вообще государственного управления обществом), прорабы «перестройки» не нашли ничего лучшего, чем разрушить вообще государственный механизм, отдав на откуп рыночному "саморегулированию" управление экономикой и другими сферами.
Необходимо к этому заметить, что административные методы управления содержат в себе не только позитивный, творческий потенциал, но и негативный, разрушительный потенциал, который несет в себе угроза бюрократизма. В современных условиях независимой Украины эта возможность на глазах стала действительностью, произошла заметная бюрократизация государственного управления.
Что такое бюрократизм как явление? – Это по существу опирающееся на авторитет власти господство отдельных частных интересов служащих органов госаппарата над общесоциальным интересом, существующим в государственной форме.
К категории административных методов управления следует отнести еще и войны, которые развязывают власть имущие в своекорысных интересах.
Диалектика административных методов такова, что они, как наиболее острое орудие (как юридический закон) в руках властной верхушки общества, требуют очень взвешенного и осторожного оперирования ими.
Принципиальное значение в использовании административных методов управления имеют принципы демократизма, верховенства права и законности. О «демократии», «правовом государстве» и «правовом законе» в последние десятилетия идеологи господствующих классов понаговорили и понаписали предостаточно, однако в практику управления эти разговоры и писания почему-то не очень воплощаются. То ли не разобрались теоретики с данными понятиями и потому воплощать их благоглупости незачем, то ли практикам не до теоретиков, им важнее свои «шкурные» интересы… Похоже, имеет место быть и то, и другое.
Впрочем, все методы управления в той или иной степени характеризуются внутренней противоречивостью, и постольку требуют взвешенного пользования каждым из них. Достаточно вспомнить последствия психологического давления нацистов на общественное сознание в 30-е годы, или марксистско-ленинское идеологическое «пресыщение» в советские времена, китайскую «культурную революцию» и т.д. К чему это вело, известно... Нынешнее информационное психологическое запугивание и идеологическое оболванивание человечества глобальными управителями – из той же категории античеловеческой практики.
Современное управление, направляемое его извращенным «умом», не может в принципе иметь рациональную «душу». Потому что экономические методы глобального управления доминируют над остальными и подчиняют себе все остальные методы, доводя последние до их противоположностей.
В итоге управляемое население оказывается под воздействием на него не только неразумным, но и бездушным, разрушающим в личности человека всё человеческое.
* * *
7. «Золотой ключик» социального управления?
Непонимание управления как противоречивого единства самоуправления и властвования (администрирования) остается решающим препятствием на пути рациональной его организации. Можно составить правильное представление об интересах управляемых и даже подобрать более-менее рациональное сочетание методов управляющего воздействия на них, однако требуемой результативности управления при этом так и не достичь, если не обеспечить необходимый баланс в самом процессе управления между его противоположными сторонами.
Смещение акцента на одну или другую из этих сторон, не отвечающее управленческой необходимости, не только не даст результативного управления, но может закончиться разрушением управляемой системы.
Это хорошо иллюстрировать примерами сферы технического управления сложными машинами. Конструкторам танков, морских судов и т.д. постоянно приходится решать проблему оптимального соотношения (баланса) между мощью вооружения машины, ее защитным оборудованием и достижением разлиных параметров управления ею (маневренностью, скоростью и т.д.). Если в какую-то сторону допустить «перегиб», дело может кончиться катастрофой.
Аналогичным образом происходит и с социальным управлением тем или иным обществом, в частности, государственным управлением. В организации государственной «машины» издавна и до сих пор политические конструкторы действуют наугад, «методом тыка», то есть проб и ошибок, нередко заимствуя те или иные «элементы» у соседей, невзирая на многие различия политических систем и существенно разнящиеся качества управляемых обществ.
Волны перманентных реформ, накатывающиеся на многие современные страны в последние десятилетия, и негативные результаты этих реформ не оставляют сомнений в том, что у реформаторов нет ясного понимания коренных причин их неудачных проектов.
Конечно, отдельные попытки критического анализа тех или иных аспектов неудавшихся реформ имеют место, особенно если реформаторов критикуют их политические оппоненты; но их анализ не углубляется до понимания проблемы баланса двух сторон управления – самоуправления и властвования. Между тем, многие неудавшиеся реформы государственного управления в глубинной своей основе имеют как раз неверное решение данной проблемы.
Сложность нахождения необходимого баланса между самоуправлением и властвованием (администрированием) происходит из того, что сам этот баланс не является некой постоянной величиной или характеристикой, он изменяется в зависимости от общественно-исторических условий существования того или другого конкретного общества. Это не какая-то «середина», равноудаленная от противоположных крайностей, а скорее «золотая середина», по математической аналогии – некая «средневзвешенная» и вместе с тем «дрейфующая» от одной крайности к другой величина, изменяющаяся в зависимости от существующих в каждый данный момент обстоятельств.
+ + +
В социальном управлении формой выражения самоуправления выступает демократия, в то время как момент властвования (администрирования) выражается через категорию централизма. Как учил еще Гегель, истина взаимодействия двух противоположностей – в их опосредствовании. Истина двух противоположных моментов управления, а значит, истинность управления также заключена в моменте их взаимного опосредствования. Этим моментом есть демократический централизм – как фундаментальный принцип социального управления.
Использование этого принципа в организации управления открывает субъекту управления объективно скрытый от него организационный потенциал управления и дает ему в руки необходимый управленческий инструментарий; это, образно говоря, тот «золотой ключик» от потайной двери в мир управления, который эту дверь открывает.
Термин «демократический централизм», отмечается в научной литературе, был введен В.И. Лениным в его работе «Государство и революция» (1917). Данным термином обозначают организационную форму, основанную на обязательности решения вышестоящих звеньев управления для нижестоящих при выборности всех органов управления и подотчетности их нижестоящим звеньям.
Будучи принципом управления обществом, демократический централизм проявляется в сочетании демократизма, то есть власти народа, выборности руководящих органов и их подотчётности народу, с централизацией, то есть руководством единого центра, и дисциплиной.
Демократический централизм есть противоположностью централизма бюрократического, при котором местные администрации назначаются главой государства или правительством, а выборные местные советы могут либо совсем отсутствовать, либо являться неполномочными органами.
Демократический централизм рассматривали также как принцип строения партий и общественных объединений, основанных на указанных выше организационных началах. В отличие от федеративных партий, в партиях демократическо-централистских имеется единая программа и единый устав, постановления съезда партии обязательны для местных конференций и для всех членов партии; при этом все руководящие местные органы партии являются выборными и подотчётными как местной конференции, так и центральному руководящему органу партии.
Надо сказать, что идея демократического централизма и отрицание «свободного членства» в партии были реализованы только большевиками в формате «партии нового типа».
Вместе с тем, для правильного понимания принципа демократического централизма не обойтись без научного определения понятия "демократия". Этому вопросу на сайте посвящена отдельная публикация (см. «Заметки о демократии» в рубрике «Политика и идеология»).
+ + +
Представленными выше характеристиками содержания демократического централизма в прежние времена обычно и ограничивались, расписывая затем в партийной и политико-юридической литературе на сотни страниц каждую из составляющих данной «организационной формы»: выборность всех органов управления, обязательность решений высших звеньев управления для низших, подотчетность первых перед вторыми.
Но копать глубже в поисках объективной основы существования этой «формы» (или принципа) в контексте общей теории управления как-то никто особо и не стремился. Может быть, именно потому на уровне курса партийного строительства размышления о демократическом централизме начинались и заканчивались, - до тех пор, пока существовала партийная учеба и не в меру идеологизированная общественная наука. А как только КПСС сошла с исторической арены, ученые-обществоведы выбросили из головы и демократический централизм как принцип. А зря…
В последние несколько десятилетий в бывших советских республиках как-то все дружно переключились на совершенно другой организационно-управленческий принцип организации государственного управления – принцип «разделения властей», рассматривая его как более «прогрессивный» по сравнению с демократическим централизмом. Вокруг теории разделения властей, к которой советская теория государства и права относилась критически как к теории «буржуазной», пошли «танцы с бубном» как вокруг какого-то идола, обеспечивающего «настоящее» государственное управление, в отличие от «демоцентралистского».
При этом как-то проигнорировали замечание Ф. Энгельса о том, что эта самая концепция разделения властей в своей основе есть не загадочный «философский камень», а прозаическое разделение управленческого труда. И так и нужно относиться к теории разделения властей, не пытаясь изобретать в управлении государством «квадратные колеса».
А их наши «реформаторы» изобретают не задумываясь… Еще полтора десятилетия назад мною отмечались противоречия действующей Конституции Украины на основе изучения десятилетней практики ее применения, в том числе относительно закрепления в ней принципа разделения властей.
Практика реализации статьи 6 Конституции о разделении государственной власти на законодательную, исполнительную и судебную свидетельствует о том, что независимая Украина страдала не так от узурпации власти одним субъектом (откуда и пошла в свое время теория разделения властей), как от дезорганизации власти из-за постоянных конфликтов между «ветвями» власти, страдала от отсутствия единства власти. (См.: на сайте – Формула демократії: «Народ – Конституція – влада». Виступ на конференц. «Суперечності Конституції як юридична передумова її змінення»). Вспомним конфликты президента с парламентом на рубеже 2000-х, правительства с президентом в середине нулевых годов, акции главы государства против судебной «ветви», и т.д.
Если в разделении властей не видеть прозаического разделения труда, то изобретение «квадратных колес» для государственной «телеги» будет гарантировано.
То же самое касается демократического централизма. Если очистить его от наслоений идеологической «шелухи», то в его основании можно заметить известную всякому управлению такую необходимость в управленческой парадигме «субъект – объект», как необходимость наличия обратной связи, без которой устойчивого процесса управления быть не может.
Вот эту-то управленческую необходимость молодой Ульянов и уловил в организационной форме демократического централизма, конкретизировав ее в своем понимании применительно к построению партии, а затем отчасти и в построении государства. Правда, делалось это всё наощупь, при отсутствии перед глазами демократической практики. А откуда ей было взяться при капитализме и, тем более, при феодализме?
Сегодня мы находимся в гораздо более выгодной позиции, и с высоты почти столетнего опыта существования разных форм демократии имеем возможность развивать новую общую науку об управлении - кратономию (или кратологию), постигая специфику реализации обратной связи в управлении обществом через принцип демократического централизма.
+ + +
Демократический централизм, исходящий из потребности реализации в процессе всякого управления обратной связи объекта с субъектом, основывается на двух дополняющих друг друга общих законах управления. Этими законами являются 1) закон согласованности (или согласия) и 2) закон дисциплины (названия законов, разумеется, условные). Эти два закона действуют как в социальном управлении, так и в техническом и биологическом управлении, обнаруживаясь в них в большей или меньшей степени в зависимости от сложности объекта и условий управления.
Что касается социального управления, то дисциплина в поведении управляемых есть необходимое условием осуществления управления. Так, управление учебным процессом в школе тем больше усложняется для учителя, чем меньше подчиняются дисциплине ученики, и наоборот. Закон согласованности здесь состоит в том, что учебный класс, как управляемый объект, организован по определенным количественным и качественным параметрам, которые представляют некоторое оптимальное и правильное сочетание составляющих его учащихся с точки зрения целей их обучения. Здесь количество учеников не выходит за некоторый предел, это дети в общем одного возраста, знающие один и тот же язык, проживающие от школы на расстоянии, позволяющем им прибывать на уроки вовремя и т.д.
Но эти же законы действуют и в управлении техническим, скажем, транспортным средством, например, велосипедом или автомобилем. Так, закон дисциплины проявляется в «послушании» управляемого объекта субъекту управления, а закон согласованности – в нормальном состоянии (исправности) управляемого объекта как самоуправляемого. В одной известной кинокомедии («Кавказская пленница») есть эпизод, когда у одного персонажа фильма не двигался с места автомобиль «Скорой помощи», а у другого, Шурика, его ослик. И никакие силы не могли сдвинуть с места эти средства передвижения, здесь техническое и биологическое управление были бессильны.
Многим знакомы случаи, когда неисправность или отсутствие одного из составляющих транспортного средства делает его неуправляемым. Например, соскочила цепь у велосипеда, нарушены тормоза или нет топлива у автомобиля, – и управлять этими средствами в нормальном режиме уже невозможно ввиду нарушения закона согласованности, а с ним и закона дисциплины.
Кажется странным выводить общий закон всякого управления из высшего его вида, то есть из социального управления выводить законы технического и биологического управления, или двигаться путем от высшего к низшему. В кибернетике, напротив, движение ведут от низшего к высшему, закономерности технического управления распространяют на социальные системы.
Но это путь методологически ошибочный. В свое время К. Маркс заметил, что ключ к анатомии обезьяны лежит в анатомии человека. «Анатомия человека – ключ к анатомии обезьяны. Намеки на высшее у низших видов животных могут быть поняты только в том случае, если это высшее уже известно».
«Мы знаем только одну единственную науку, науку истории». Это история природы и история общества, учили классики марксизма. Именно потому, на мой взгляд, общую науку об управлении следует отнести к числу наук общественных.
И еще немного о законах дисциплины и согласия. Около столетия тому назад известный итальянский теоретик-марксист А. Грамши высказал тезис о том, что в эксплуататорском обществе политическая власть держится не на одном только насилии со стороны правителей, но и на согласии управляемых. Это положение некоторые приверженцы марксизма восприняли как дополнение и уточнение классического марксизма. Думается, однако, что оно не тянет на такой статус в марксизме.
Можно заметить с позиций кратологии, что А. Грамши интуитивно уловил действие в социальном управлении названных двух законов – дисциплины и согласия. Но если действие первого закона сводится в его представлении к насилию власти над управляемым населением, то второй закон выражает якобы молчаливое согласие управляемых на осуществление власти над ними.
На самом деле, ни о каком согласии, то есть действии второго из законов управления здесь речи не идет, а есть лишь молчаливое подчинение их закону дисциплины. Для демократии и для самоуправления в буржуазном обществе есть место лишь весьма условное и ограниченное. Поэтому реализации управления на основе демократического централизма в эксплуататорском обществе не может быть в принципе без развития общества к подлинной демократии, к действительно демократической республике.
Освещая трактовку классиками марксизма демократического централизма, Ленин писал, что «централизм демократический Энгельс понимает отнюдь не в том бюрократическом смысле, в котором употребляют это понятие буржуазные и мелкобуржуазные идеологи, анархисты в числе последних. Централизм для Энгельса нисколько не исключает такого широкого местного самоуправления, которое, при добровольном отстаивании “коммунами” и областями единства государства, устраняет всякий бюрократизм и всякое “командование” сверху безусловно».
_____
В заключение отметим, что представленные в этих заметках размышления не претендуют на статус научно-теоретической «прибавки» в общую теорию управления, это не более чем наброски, черновые эскизы к ней в рамках будущей науки кратономии (или кратологии). Это лишь некоторые идеи, требующие большего размышления и научного их формулирования.
Но есть твердое убеждение в том, что без развития знаний об управлении современное человечество не выберется из того кризиса, в котором оказалось в том числе во многом по вине управителей, мало знакомых с теорией управления.
И те общества, интеллектуальные силы которых быстрее придут к истинному пониманию общих проблем управления, – те общества и будут побеждать в жестоком конкурентном современном мире.