Доведенная глобальной «демократической» пропагандой до абсурда идея равенства (гендерного, расового, полового и т.д.), вовсе не есть новацией от современных буржуазных идеологов. Уже Парижская Коммуна 1871г. вызвала среди господствующих классов животный страх перед грядущим господством пролетариата. Начавшийся переход к империализму сопровождало нарастание реакции; усилились нападки на марксизм его идеологических противников, особенно в оказавшейся центром европейского революционного движения Германии после ее победы во франко-прусской войне.
Наиболее опасными стали тогда взгляды немецкого мелкобуржуазного идеолога Е. Дюринга, представлявшие собой эклектическую смесь разных вульгарно-материалистических, идеалистических, позитивистских, вульгарно-экономических и псевдосоциалистических воззрений. В отличие от прежних противников марксизма, выступавших преимущественно против политических принципов последнего, Дюринг подверг нападкам все составные части марксизма и выступил с претензией на создание новой всеобъемлющей системы философии, политической экономии и социализма.
Фридрих Энгельс счел своим долгом взять на себя защиту марксистских идей. В течение 1876-1878 гг. он создает большой труд под названием «Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом» («Анти-Дюринг»), в котором подвергает уничтожающей блестящей критике взгляды Дюринга и продолжает развитие основ марксистского учения.
Приведем здесь из философского отдела «Анти-Дюринга», в частности, из его главы Х «Мораль и право. Равенство», выдержку этой замечательной критики.
«Итак, г-н Дюринг разлагает общество на его простейшие элементы и при этом находит, что простейшее общество состоит минимум из двух человек. С этими двумя индивидами г-н Дюринг оперирует затем аксиоматически. И тут непринужденно получается основная аксиома морали:
“Две человеческие воли как таковые совершенно равны между собой, и ни одна из них не может первоначально предъявить другой никаких положительных требований”. Тем самым “охарактеризована основная форма моральной справедливости”, равно как и справедливости юридической, ибо “для развития принципиальных понятий права мы нуждаемся лишь в совершенно простом и элементарном отношении двух человек”.
Прервем здесь изложение Энгельса и обратим внимание на нашу работу «Диалектика права» (общее учение о праве), в которой исходным пунктом в исследовании права является простейшее правовое отношение двух субъектов (см. на сайте «Диалектика права»).
+ + +
Впрочем, возвратимся к сочинению Энгельса.
«Что два человека или две человеческие воли как таковые совершенно равны между собой, – замечает он, – это не только не аксиома, но даже сильное преувеличение. Два человека могут быть, прежде всего, даже как таковые неравны по полу, и этот простой факт тотчас же приводит нас к тому, что простейшими элементами общества, – если на минуту принять всерьез эти ребяческие представления, – являются не двое мужчин, а мужчина и женщина, которые основывают семью, эту простейшую и первую форму общественной связи в целях производства.
Но это никак не подходит г-ну Дюрингу. Ибо, во-первых, ему нужно сделать обоих основателей общества возможно более равными, а во-вторых, даже г-н Дюринг не сумел бы из первобытной семьи сконструировать моральное и правовое равенство мужчины и женщины. Итак, одно из двух: либо социальная молекула г-на Дюринга, путем умножения которой должно строиться всё общество, заранее обречена на гибель, ибо двое мужчин никогда не сотворят друг с другом ребенка, либо же мы должны представлять себе их как двух глав семей. В последнем случае вся простая основная схема превращается в свою противоположность: вместо равенства людей она доказывает, самое большее, равенство глав семей, а так как женщину при этом игнорируют, то эта схема свидетельствует сверх того и о подчиненном положении женщины.
Мы должны здесь сообщить читателю неприятное известие: отныне он на довольно долгое время не избавится от этих двух достославных мужей… Как только надо решать какой-либо вопрос политической экономии, политики и т.д., сразу же появляются эти два мужа и моментально решают вопрос “аксиоматически”. Какое это замечательное, творческое, системосозидающее открытие нашего философа действительности!
Но если воздать должное истине, то мы, к сожалению, должны будем сказать, что не он открыл этих двух мужей. Они – общее достояние всего ХVІІІ века. Они встречаются уже в «Рассуждении о неравенстве» Руссо (1854 г.), где они, между прочим, аксиоматически доказывают как раз противоположное тому, что утверждает г-н Дюринг. Они играют одну из главных ролей у политико-экономов от Адама Смита до Рикардо; но тут они неравны по крайней мере в том отношении, что каждый из них занимается своим особым делом – чаще всего это охотник и рыбак – и что они взаимно обмениваются своими продуктами. Кроме того, в течение всего ХVІІІ века они служат главным образом всего лишь поясняющим примером, и оригинальность г-на Дюринга состоит только в том, что этот иллюстративный метод он возводит в основной метод всякой общественной науки и в масштаб всех исторических образований. В большей степени облегчить себе “строго-научное понимание вещей и людей”, конечно, уже невозможно.
Но для получения основной аксиомы, – что два человека и их воли совершенно равны между собой и что ни один из них не может приказывать что-либо другому, – для такого дела можно использовать отнюдь не любую пару мужчин. Это должны быть два таких человека, которые настолько свободны от всякой действительности, от всех существующих на земле национальных, экономических, политических и религиозных отношений, от всяких половых и личных особенностей, что от них обоих не остается ничего, кроме голого понятия “человек”, и тогда они, конечно, “совершенно равны”.
Следовательно, это – два настоящих призрака, вызванных заклинаниями того самого г-на Дюринга, который везде чует и обличает “спиритические” поползновения. Эти два призрака должны, разумеется, делать всё, что от них потребует их заклинатель; но именно потому все их фокусы в высшей степени безразличны для остального мира.
Однако, – продолжает Энгельс, – проследим аксиоматику г-на Дюринга несколько дальше. Обе воли не могут предъявить друг другу никаких положительных требований. Если же одна из них всё же делает это и проводит свое требование силой, то возникает состояние несправедливости, и на этой основной схеме г-н Дюринг разъясняет, что такое несправедливость, насилие, рабство, – коротко говоря, разъясняет всю прошлую, достойную осуждения историю. Между тем уже Руссо в указанном выше сочинении как раз при посредстве двух мужей доказывал столь же аксиоматически нечто совершенно противоположное, а именно: что из двух субъектов, А и В, первый не может поработить второго посредством насилия, а может сделать это, только поставив В в такое положение, в котором последний не может обойтись без А, – воззрение, для г-на Дюринга чересчур уж, правда, материалистическое.
Рассмотрим поэтому тот же вопрос несколько иначе. Два человека, потерпевших кораблекрушение, попали на необитаемый остров и образуют там общество. Воли их формально совершенно равны, и оба признают это. Но материально между ними существует большое неравенство: А – решителен и энергичен, В – нерешителен, ленив и вял; А – смышлен, В – глуп. Много ли времени должно пройти, чтобы, как правило, А навязал В свою волю, сначала путем убеждения, затем по установившейся привычке, но всегда в форме добровольного согласия? Соблюдается ли здесь форма добровольного согласия или же она грубо попирается ногами – рабство остается рабством. Добровольное вступление в подневольное состояние проходит через всё средневековье, а в Германии оно наблюдается еще и после Тридцатилетней войны. Когда в Пруссии, после военных поражений 1806 и 1807 гг., была отменена крепостная зависимость, а вместе с ней и обязанность всемилостивейших господ заботится о своих подданных в случае нужды, болезни и старости, то крестьяне подавали петиции королю с просьбой оставить их в подневольном состоянии, иначе кто же будет заботиться о них в случае нужды?
Следовательно, схема двух мужей “применима” в такой же степени к неравенству и рабству, как к равенству и взаимопомощи, а так как мы вынуждены, под страхом вымирания общества, признать их главами семей, то в схеме предусмотрено уже и наследственное рабство».
+ + +
Далее Энгельс продолжает свои рассуждения следующим образом.
«Оставим, однако, на время все эти соображения в стороне. Допустим, что аксиоматика г-на Дюринга нас убедила и что мы в совершенном восторге от идеи полной равноправности обеих воль, “общечеловеческой суверенности”, “суверенности индивида”… Итак, мы все теперь совершенно равны и независимы. Все ли? Нет, всё-таки не все.
Существуют случаи “допустимой зависимости”, но они объясняются “такими причинами, которых следует искать не в деятельности обеих воль как таковых, а в некоторой третьей области, например, – когда дело идет о детях, – в недостаточности их самоопределения”.
В самом деле! Причин зависимости надо искать не в деятельности обеих воль как таковых! Конечно, не в ней, ибо одной воле как раз мешают проявлять свою деятельность… Наш философ действительности так далеко ушел от действительности, что по сравнению с абстрактным и бессодержательным термином “воля” действительное содержание, характерная определенность этой воли является для него уже “третьей областью”.
Как бы то ни было, мы должны констатировать, что равноправие допускает исключение. Равноправие теряет свою силу для такой воли, которая страдает недостаточностью самоопределения. Отступление №1.
Далее.
“Там, где в одном лице соединены зверь и человек, можно поставить от имени второго, вполне человеческого лица вопрос, должен ли его образ действий быть таким же, как если бы друг другу противостояли, так сказать, только человеческие личности…Поэтому наше предположение о двух морально-неравных лицах, из которых одно причастно в каком-либо смысле к собственно-звериному характеру, является типической основной формой для всех тех отношений, которые могут, согласно этому различию, встречаться внутри человеческих групп и между такими группами”.
Пусть теперь читатель, - продолжает Энгельс, - сам прочтет следующее за этими беспомощными увертками жалкое пасквильное рассуждение, где г-н Дюринг вертится и изворачивается, словно иезуитский поп, чтобы казуистически установить, как далеко может пойти человечный человек против человека-зверя, как далеко может он применять по отношению к последнему недоверие, военную хитрость, суровые и даже террористические средства, а также обман, – нисколько не поступаясь при этом неизменной моралью.
Итак, равенство прекращается и тогда, когда два человека “морально неравны”. Но в таком случае не стоило и вызывать на сцену двух совершенно равных мужей, ибо нет двух лиц, которые были бы совершенно равны в моральном отношении. – Однако, говорят нам, неравенство состоит в том, что одна личность человечна, а другая носит в себе нечто от зверя. Но ведь уже самый факт происхождения человека из животного царства обусловливает собой то, что человек никогда не освободиться полностью от свойств, присущих животному, и, следовательно, речь может идти только о том, имеются ли эти свойства в большей или меньшей степени, речь может идти только о различной степени животности или человечности.
Деление человечества на две резко обособленные группы, на человечных людей и людей-зверей, на добрых и злых, на овец и козлищ, – такое деление признаётся, кроме философии действительности, еще только христианством, которое вполне последовательно имеет и своего небесного верховного судью, совершающего это разделение. Но кто же будет верховным судьей в философии действительности? Надо полагать, что вопрос этот будет разрешен так, как он решается на практике в христианстве, где благочестивые овечки сами берут на себя – и не без успеха – роль верховного судьи над своими мирскими ближними – “козлищами”. Секта философов действительности, если она когда-нибудь возникнет, наверно не уступит в этом отношении тишайшим святошам. Это обстоятельство, впрочем, для нас безразлично; нас интересует лишь признание, что вследствие морального неравенства между людьми их равенство опять-таки сводится на нет. Отступление №2».
(Здесь еще обратим внимание на нашу публикацию «Между эгоизмом и альтруизмом» 1. Эгоизм и альтруизм: о «принципе», «законе» и мотивации поведения).
+ + +
Затем Энгельс приглашает последовать за Дюрингом еще дальше, цитируя следующее его положение.
“Если один поступает сообразно с истиной и наукой, а другой сообразно с каким-либо суеверием или предрассудком, то… как правило, должны возникнуть взаимные трения… При известной степени неспособности, грубости или злых наклонностей характера всегда должно последовать столкновение… Насилие является крайним средством не только по отношению к детям и сумасшедшим. Характер целых естественных групп людей и целых культурных классов может сделать неизбежной необходимостью подчинить их враждебную, вследствие своей извращенности, волю с целью ввести ее в рамки общежития. Чужая воля признается равноправной и в этом случае, но вследствие извращенного характера ее вредной и враждебной деятельности она вызывает необходимость выравнивания, и если она при этом подвергается насилию, то пожинает лишь отраженное действие своей собственной несправедливости”.
«Следовательно, не только морального, но и умственного неравенства, – замечает на это Энгельс, – достаточно для того, чтобы устранить “полное равенство” двух воль и утвердить такую мораль, согласно которой можно оправдать все позорные деяния цивилизованных государств-грабителей… И опять-таки в этом конфликте люди избранные, поступающие якобы сообразно с истиной и наукой, – следовательно, в конечном счете философы действительности, – призваны решать, чтó такое суеверие, предрассудок, грубость, злые наклонности характера, а также решать, когда именно необходимы насилие и подчинение в целях выравнивания.
Равенство, таким образом, превратилось теперь в …выравнивание путем насилия, и первая воля признаёт равноправность второй путем ее подчинения. Отступление №3, переходящее здесь уже в позорное бегство.
Мимоходом заметим: фраза о том, что чужая воля признаётся равноправной именно в процессе выравнивания путем насилия, представляет собой только искажение теории Гегеля, согласно которой наказание есть право преступника:
“В том, что наказание рассматривается как заключающее в себе собственное право преступника, содержится уважение к преступнику как к разумному существу” («Философия права»)….
Мы в достаточной мере могли убедиться, что полное равенство двух воль существует лишь до тех пор, пока обе эти воли ничего не желают, но как только они перестают быть абстрактными человеческими волями и превращаются в действительные индивидуальные воли, в воли двух действительных людей, – равенство тотчас же прекращается» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. т.20. – С. 97-104).
Когда современные поборники равенства насаждают свои новации в виде нелепых правил, основанных, якобы, на благородной идее равенства всех людей, идее общечеловеческих прав, то они только повторяют старые глупости, высмеянные Энгельсом в его «Анти-Дюринге».
В одной из наших публикаций сайта (см.: «О свободе и равенстве как основаниях права») было, в частности, отмечено, что, по сути дела, в случае с определением формального равенства как всеобщего принципа права, его закона как явления, имеет место подмена понятий «равенство» и «тождество». Поэтому представление о праве как мере или масштабе формального равенства уводит от понимания права, определяющим принципом которого является, с нашей точки зрения, не формальное равенство, а как раз напротив, неравенство субъекта права и субъекта обязанности в правовом отношении, господство первого над вторым, в котором выражается господство объективной воли над субъективностью индивидов в их общении.