Проблема власти в обществе, ее природы и источников привлекала внимание уже философов древности, а после них о власти написаны горы научных трудов.
Вместе с тем, как отмечено в одной из публикаций сайта (см. «Правоведение, политология и юридическая наука: кое-что об определении предметов»), до сих пор отсутствует внятное разграничение политической и юридической сфер, что объясняется одной закономерностью развития науки, на которую указывают философы, связывая ее с высказыванием К. Маркса о том, что «историческое развитие всех наук приводит к их действительным исходным пунктам лишь через множество перекрещивающихся и окольных путей.
В отличие от других архитекторов, – писал Маркс, – наука не только рисует воздушные замки, но и возводит отдельные жилые этажи здания, прежде чем заложить его фундамент» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 13. – С.43).
Результат такой «архитектуры» в науке находит вполне очевидное отражение в юридической учебной литературе.
Так, Л.А. Морозова в учебнике теории государства и права за характеристикой предмета и методологии теории государства и права располагает главу о концепциях происхождения государства; затем, в рамках раздела о теории государства автор рассматривает понятие, сущность и типологию государства, после чего переходит к рассмотрению власти и ее видов (одним из которых названа государственная власть). Далее идут главы о форме государства, функциях государства, механизме государства, а после них следует глава о политической системе и о месте государства в этой системе. И лишь в третьем разделе учебника начинается теория права (главы о теориях происхождения права, о понятии и сущности права, о месте права в системе регулирования общественных отношений, о праве и других социальных явлениях). При этом глава о праве и других социальных явлениях открывается параграфом об отношении права и государства, за которым следуют параграфы об отношениях: 1) государства, права и экономики, 2) права и политики, 3) права и справедливости, 4) права и социальных интересов. Завершается глава параграфом о ценности права. Отметим и то, что в главе о власти и ее видах рассмотрен отдельно вопрос о соотношении государства, государственной власти и государственности.
Здесь совершенно очевидно нарушена последовательность раскрытия материала от общего к частному, движение от понятий более абстрактных к более конкретным. Так, понятие власти следовало определить до понятия государства, а не наоборот, так как власть есть категория более общего порядка, чем государство: власть в обществе может существовать помимо наличия в нем государства, тогда как последнее нельзя представить вне существования власти.
По всей видимости, обращение к общему понятию власти после определения понятия государства продиктовано желанием автора раскрыть признаки государства, на которые она указала в этом понятии. Такая логика ущербна уже потому, что в этом случае данное понятие основано на неопределенных признаках государства, а потому не может рассматриваться как определенное понятие.
Говоря о проблеме политической власти, пишет Л.А. Морозова, необходимо прежде всего рассмотреть, что такое власть вообще. Во-первых, власть – явление социальное. «Во-вторых, власть всегда существует и функционирует в рамках общественного отношения, в виде отношения между людьми (отдельными индивидами, коллективами, общностями и др.). Власть реализуется в форме не просто общественного отношения, а властеотношения. Оно представляет собой двустороннее отношение, где один из субъектов выступает в роли властвующего, а другой – подвластного. Они являются субъектом и объектом властеотношения. В-третьих, власть воплощается (материализуется) в определенных учреждениях и институтах. Вне своих органов власть не в состоянии реализовать свои функции. В-четвертых, воля властвующего требует оформления в виде императивных указаний (социальных норм). Они – обязательное условие и средство функционирования власти. Таким образом, социальная власть выступает регулятором общественных отношений. В-пятых, власть – это интеллектуально-волевой процесс, т. е проявление власти и подчинение ей должны быть осознанны».
«Некоторые авторы, – отмечает при этом Л.А. Морозова, – среди особенностей власти называют то, что она всегда основана на силе или принуждении. Однако сила власти может иметь различную природу: это может быть сила физическая, интеллекта, авторитета, убеждения, эстетического воздействия и т. д. Что касается принуждения, то оно не связано непременно с насилием, оно может носить косвенный характер, но в своей основе предполагает зависимость воли подвластного от воли властвующего. При этом если подвластный сознает, что он подчиняется воле властвующего вопреки своим убеждениям и интересам, то налицо принуждение, если подвластный полагает, что воля властвующего отвечает его интересам, то имеет место убеждение. Применение того или иного метода зависит от конкретных исторических условий реализации власти, ее характера и структуры».
Определяя далее виды власти, она указывает: «Власть многолика, имеет различные сферы действия, аспекты проявления и различные виды, например, власть рода, племени, власть политическая, государственная, экономическая, общественных объединений, родительская, церковная и т. д. Существуют различные классификации власти.
Относительно политической власти и государственной власти она отмечает, что одни ученые отождествляют данные понятия, другие политическую власть понимают более широко, включая в нее в том числе государственную власть.
Государственная власть характеризуется Л.А. Морозовой как разновидность социальной власти, обладающая всеми ее признаками и вместе с тем имеющая свои особенности. Эта власть реализуется через государство и его органы, только она имеет аппарат принуждения, распространяющий свои полномочия на всех без исключения проживающих на территории данного государства людей.
Государственная власть публична, то есть она имеет общественный характер; в этом смысле всякая власть публична, поскольку функционирует в обществе. В теории государства и права, замечает автор, «в понятие публичности вкладывается еще и тот смысл, что государственная власть осуществляется профессиональным аппаратом, отчуждена от общества, не совпадает с ним». Эта власть суверенна, обладает верховенством и единством внутри страны и независимостью вовне. «Верховенство государственной власти проявляется прежде всего в том, что выше нее в стране нет другой власти и все обязаны подчиняться власти государства». Данная власть полновластна и самостоятельна. «Но в условиях демократии государственному суверенитету предшествует суверенитет народа. Народный суверенитет первичен по отношению к государственному суверенитету. Что касается независимости государственной власти, то она сама решает, вступать ли ей в какие-либо межгосударственные союзы, ассоциации, заключать ли какие-либо договоры, соглашения и др.». Эта власть универсальна, распространяется на всю территорию страны и все ее население; она обладает монопольным правом на издание законов и других общеобязательных актов юридического характера, подкрепляется силой закона, что «позволяет ей делать свои веления обязательными для всех, в том числе и для самой себя. Тем самым государство связывает свою волю издаваемыми им нормами права». Наконец, государственная власть «призвана реализовать общественные интересы, консолидировать общество, соблюдать и защищать права и свободы человека».
Структуру государственной власти, указывает далее Л.А. Морозова, образуют такие элементы: 1) субъект власти; 2) объект власти; 3) содержание властной деятельности (властеотношение); 4) средства, способы, приемы осуществления государственной власти; 5) ресурсы власти. Субъектом государственной власти, по ее словам, могут быть социальные и национальные общности, классы, народ, нации и т.д. (Морозова Л.А. Теория государства и права: учебник / Л.А. Морозова. – 4-е изд., перераб. и доп. – М.: Эксмо, 2010. – 510 с. – С.60-68).
+ + +
В той же публикации сайта (см. «Правоведение, политология и юридическая наука: кое-что об определении предметов») отмечено, что немало путаницы в вопросе о соотношении политического и юридического мы находим у С.С. Алексеева в его «восхождении к праву», рассуждавшего о власти («в достаточно строгом, а не широком ее значении») и праве. В приведенных его рассуждениях обращает на себя внимание его упорное нежелание различать термины «политическая власть» и «государственная власть», употребление «двуликого» термина «политическая, государственная власть» для обозначения «наиболее мощной разновидности власти», образующей «стержень государства», могущество которой «концентрируется в аппарате».
Здесь очевидно отсутствие ясного представления о таких вещах как власть, политика, государство и, как следствие этого, утверждения данного автора, что политическая, государственная власть как бы по самой своей природе «предназначена давать жизнь позитивному праву»; что «связь политической, государственной власти с правом – связь органичная, создающая сам феномен права», и что «ее, государственной власти, глубокое значение для права, проявляется в двух основных плоскостях…» и т.д.
Оказывается, «политическая, государственная власть» дает жизнь позитивному праву (обратим внимание: не праву вообще, а «позитивному» праву); та же самая «политическая, государственная власть» создает «сам феномен права» (а не «позитивного» права), а «глубокое значение для права» имеет одна лишь государственная власть. Поистине, как много приходится говорить, когда нечего сказать…Эта словесная эквилибристика лишь прикрывает непонимание автором соотношения политического и юридического.
_________
Определение понятия власти как таковой начнем с фундаментального отношения необходимости и свободы, как двух противоположных полюсов, между которыми проходит вся человеческая жизнедеятельность и свершается история человечества.
Практическим воплощением противоположности между необходимостью и свободой в человеческой истории с самого начала стало противоречие между собственностью и трудом, разрешение которого легло в основу саморазвития человеческого общества, начиная с первобытного коллективизма. В ходе разрешения данного противоречия противоположность собственности и труда выступает как противоположность общеколлективного интереса и единичных интересов членов коллектива, проявляясь в жизнедеятельности отдельного индивидуума через внутреннюю противоположность его интересов как собственника и трудящегося одновременно.
Этот двойственный характер интереса индивида был обусловлен его двойственным положением в первобытном коллективе – как отдельного индивида с его собственными потребностями, и как органичной части данного коллектива, чем определялся также двойственный характер его трудовой деятельности – как абстрактно человеческого и как конкретного труда. Этот двойственный характер труда впервые доказал К. Маркс.
При этом, если в абстрактном труде воплощалось непосредственно тождественное участие каждого отдельного члена первобытного коллектива в общественном производстве, то конкретный характер труда, напротив, отражал воплощение особенностей, различного участия отдельных членов общества в их коллективном производстве, в общественно разделенном труде. Достаточно указать на разделение труда между мужчинами и женщинами.
Итак, трудовая деятельность человека с самого начала содержит в себе противоречие, имеет разнонаправленные определения. Как абстрактно человеческий труд, она совпадает с общим, общеколлективным интересом, с интересом индивида как собственника, одинакового с другими членами общества. А как полезный труд, воплощавший особенные интересы индивидов, эта деятельность не совпадает с общеколлективным интересом, непосредственно представляя не интерес коллектива как собственника, а интерес отдельной части коллектива, особенный интерес члена коллектива, занятого определенным трудом, как трудящегося.
Но так как одновременное существование в единой жизнедеятельности человека двух противоположных интересов делает невозможной саму эту жизнедеятельность, до тех пор пока один из интересов не станет определяющим, господствующим в жизненной сфере индивида, то объективно необходимым оказалось господство интереса собственника над интересом трудящегося.
+ + +
Концентрированным практическим выражением этого господства становится особый общественный институт власти, как отношения совокупной силы индивидов, трудящихся в качестве собственников, к их индивидуальной рабочей силе. Изначально власть по существу сводилась к господству в родовом коллективе общеколлективного интереса собственника над особенными интересами трудящихся членов коллектива, которое требовало подчинения их индивидуальных воль единой воле коллектива.
Такое господство-подчинение своей естественной предпосылкой имело присвоение родовым коллективом - как целым - индивидуальной воли каждого его члена, поскольку в основе этого присвоения была полная зависимость существования отдельного индивидуума от общих условий коллективного воспроизводства и от родовых связей, складывавшихся объективно в первобытном обществе.
Власть, как такое отношение господства-подчинения, основанное на присвоении индивидуальной воли, стала необходимым средством социальной регуляции в родовом первобытном коллективе, призванным обеспечить его единство и благодаря этому его самосохранение.
Таким образом, в первобытном коллективе существовало двуединое присвоение: с одной стороны, присвоение господствующих над коллективом внешних природных сил (собственность), а с другой – присвоение подчиняемых коллективом, как целым, индивидуальных сил его членов (власть).
Постольку общественное производство представляет с самого начала общее отношение, на одной стороне которого выступают собственность и власть, на другой – труд и подчинение; отношение, в котором господство властвующего субъекта основывавется на зависимости трудящегося индивида от субъекта собственности. При этом трудовая деятельность становится необходимым способом реализации власти собственника над трудящимся. А из этого следует, что осуществление власти в первобытном коллективе несло в себе противоречие, которое было обусловлено противоречивым характером трудовой деятельности его членов.
Устранение этого противоречивого характера осуществления власти с целью утверждения ее как действительной власти, как реального господства собственника, которому подчиняются воля и рабочая сила трудящегося индивидуума, потребовало отрицания особенного характера интереса индивида, как трудящегося, и утверждения данного интереса как тождественного с другими, как общего интереса.
Эта двуединая задача решалась через регулирование соотношения необходимости и индивидуальной свободы в общении членов первобытного коллектива посредством особенной трудовой деятельности, ставшей имманентным способом осуществления власти в обществе, а именно, через социальное управление.
+ + +
С возникновением частной собственности и разделением труда нарастает антагонизм общих, особенных и единичных интересов. Частная собственность и частный характер труда рождают особые частные интересы, противостоящие общему интересу в форме антагонизма.
Это происходит тогда, когда общественный характер труда отделяется от индивидуального труда и лишь через продукт выявляется в его обмене, а не непосредственно в самом процессе труда. Общественная (сущностная) функция труда отделяется от самого труда, а значит, и от работника, перестающего быть субъектом общественной собственности; он отчуждается от собственности, а, следовательно, отчуждается также от института власти.
Разделение труда и частная собственность в стихийно сформировавшемся обществе приводят к закреплению человеческой деятельности в новых формах, которые становятся формами иллюзорной общности. При таких условиях прежнее коллективное присвоение индивидуальных воль членов первобытной общности лишается его материальной основы – общеколлективного присвоения природы этой общностью, на которую опиралась общественная власть. Частная собственность и связанное с ней разделение первобытного общества на классы ведут к таким изменениям в самом фундаменте общественной власти, которые исключают существование последней в ее прежнем качестве.
В этих условиях оставалось возможным, более того, стало необходимым существование власти, соответствующей изменившемуся материальному базису; ибо отсутствие такой власти неизбежно влекло за собой прекращение существования и самого базиса.
Иначе говоря, классовое разделение общества порождает противоречие между его базисом и властной надстройкой: существующая власть не может уже держаться на новом сложившемся базисе, а последний не может оставаться базисом общества без власти. Разрешить это противоречие нельзя иначе, кроме как найти способ существования общественной власти, отвечающий ее базису.
Таким необходимым способом существования в классовом обществе власти, как средства сохранения в общественном производстве господства собственности над трудом, становится политика. С этой точки зрения политика определяется как «концентрированное выражение экономики» (Ленин). Ограничимся здесь этим общим определением, указывающим на сущность политики, ее социальную природу, которая, похоже, всё еще остается непонятной для большинства исследователей.
Об этом говорит отсутствие в литературе единства взглядов на понятие политики, причина которого, очевидно, в неясной методологии формирования научных понятий в социологии, включая формирование понятий исторического материализма.
Так, например, авторы одного из учебных пособий, освещая проблемы политики с позиций социологических теорий, выступают «категорически против теоретического и методологического монизма». Разве мы не сталкивались с попытками заменить многообразие социологических теорий новой, единой системой знания или даже своей собственной “правильной теорией”? Или, наоборот, по форме, но то же по существу: от догматического “кризисного марксизма” вернуться к “истинному, монистическому марксизму”? Или свести всё социологическое знание к одной парадигме с единым общим предметом, единой “основной категорией”, набором подновленных “объективных закономерностей”, единых для всех социокультурных систем?
Современная социологическая наука состоит из многих признанных социологической наукой теорий, каждая из которых, используя свой инструментарий, анализирует лишь отдельные стороны общества, отдельные тенденции общественного развития, характерные для конкретного времени, внося тем самым свой ограниченный вклад в общее представление об обществе.
Признание правомерности политеоретической интерпретации, – убеждают они, – означает, что каждая теория, будучи ограниченной и в этом смысле несовершенной, тем не менее способна на свое измерение социальных и политических реалий в их конкретных гранях и плоскостях» (Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики. Сравнительный анализ российских и американских политических реалий. – М.: Экзамен, 2001. – С.10-11).
Позиция этих и других авторов, вставших на идеологическую платформу антимарксизма, ущербна в методологическом отношении уже вследствие своей однобокости, поскольку предлагает социологической науке обходиться анализом «отдельных сторон общества, отдельных тенденций общественного развития», забывая о существовании противоположного метода – синтеза, без которого «анализ» лишается познавательного смысла.
Что толку от анализа отдельных сторон социума и тенденций процесса развития последнего для его понимания, если не синтезировать результаты анализа? Скажем больше: без исходного общего представления об обществе, в которое, якобы, должны вносить «свой ограниченный вклад» исследователи «отдельных сторон общества и отдельных тенденций», доверять результатам их частных «анализов» было бы весьма опрометчиво. Ибо нет никаких логических оснований рассматривать каждый такой «ограниченный вклад» в качестве истинной составляющей суммарного, конкретного представления об обществе. Подобный «вклад» нет даже оснований относить к этому представлению, как результату синтетического, а не всего лишь аналитического исследования.
На эту метафизическую однобокость в свое время обращал внимание Энгельс, заметив между прочим: «Химия, в которой преобладающей формой исследования является анализ, ничего не стóит без его противоположности – синтеза» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 20. – С. 542).
«Мышление состоит столько же в разложении предметов сознания на их элементы, – указывал Энгельс, – сколько в объединении связанных друг с другом элементов в некоторое единство» (Там же. – С. 41). На заметку всеиндуктивистам (т.е. людям, считающим индукцию единственно правильным методом), Энгельс рассуждает следующим образом: «Никакая индукция на свете никогда не помогла бы нам уяснить себе процесс индукции. Это мог сделать только анализ этого процесса.
– Индукция и дедукция связаны между собой столь же необходимым образом, как синтез и анализ. Вместо того чтобы односторонне превозносить одну из них за счет другой, надо стараться применять каждую на своем месте, а этого можно добиться лишь в том случае, если не упускать из виду их связь между собой, их взаимное дополнение друг друга…
Индукция твердо установила, что рыбы – это такие позвоночные животные, которые всю свою жизнь дышат исключительно жабрами. И вот обнаруживаются животные, которых почти все признают за рыб, но которые обладают, наряду с жабрами, хорошо развитыми легкими, и оказывается, что каждая рыба имеет в своем воздушном пузыре потенциальное легкое. Лишь путем смелого прменения учения о развитии помог Геккель индуктивистам, вполне хорошо чувствовавшим себя в этих противоречиях, выбраться из них. – Если бы индукция была действительно столь непогрешимой, то откуда взялись бы стремительно опрокидывающие друг друга перевороты в классификациях органического мира? Ведь они являются самым подлинным продуктом индукции, и тем не менее они уничтожают друг друга» (Там же. – С. 542-543).
«Требовать от философии разрешения всех противоречий, – замечает в другом месте Энгельс, – значит требовать, чтобы один философ сделал такое дело, какое в состоянии выполнить только всё человечество в своем поступательном развитии…Мы оставляем в покое недостижимую на этом пути и для каждого человека в отдельности “абсолютную истину” и зато устремляемся в погоню за достижимыми для нас относительными истинами по пути положительных наук и обобщения их результатов при помощи диалектического мышления» (подчерк. – А.Ю.) (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., Т. 21. – С. 278).
+ + +
Преодолевает эту методологическую однобокость исторический материализм, однако и стоящие на его позициях авторы не избавлены от методологических ошибок, в том числе при формировании научного понятия политики.
Так, говоря о предмете общей и специальной теорий политики, А.Г. Аникевич заявляет, что в политической науке, как и в любой другой, есть проблема начального, исходного понятия, той «клеточки» общественной жизни, которая есть не просто абстрактно-всеобщее выражение общественных явлений, а конкретная характеристика объективно не расчленяемого далее элемента социальной системы. Марксистский диалектический метод восхождения от абстрактного к конкретному доказывает тезис о том, что начало всякого исследования суть его неразвитый результат, а результат – развитое начало. Исходным понятием как «неразвитым результатом» марксистской политической теории представляется возможным рассматривать понятие «политика» (Аникевич А.Г. Политическая власть: вопросы методологии исследования. – Кр. Изд-во Краснояр. ун-та, 1986. – 180 с. – С. 14-15, 22).
Из логики автора следует, что первобытное общество нельзя понять как общественно-историческую формацию без выяснения понятий «класс», «классовая борьба», «революция», «власть» и т.д. Однако если без категории «власть» в самом деле невозможно представить ни одно человеческое общество, то первобытно-общинную формацию без классов и их борьбы понять вполне возможно, что демонстрирует Энгельс в своей работе о происхождении семьи, частной собственности и государства.
Если, далее, дедуктивное выведение понятий «политика», «класс», «государство» и т.п. из философских категорий исторического материализма «очень немного может дать для уяснения названных понятий, а тем более для раскрытия их содержания», то это не значит, что нужно отказаться от этого выведения в пользу иного подхода. Ибо это «очень немного» есть главное, раскрывающее самую суть, природу данного понятия.
Наконец, говоря о проблеме начала в политической науке и упомянув при этом метод восхождения от абстрактного к конкретному, исходя из которого понятие «политика» берется в качестве «элементарной клеточки», автор, как кажется, смешивает исходный пункт исследования с базовым понятием теории политики. Так, например, у Маркса в качестве базового понятия экономической теории фигурирует понятие общественного производства, тогда как «элементарной клеточкой» при исследовании капиталистического производства избрано понятие товара.
Отмеченные методологическая однобокость и непоследовательность стали камнем преткновения для формирования понятия политики, уяснения природы данного феномена, остающейся неуловимой для исследователей, о чем говорят принципиальные расхождения в определениях этого понятия.
Понятие политики, утверждает, к примеру, В.Г. Ледяев, не менее дискуссионно, чем понятие власти. По его словам, «смысл политики интуитивно понятен», она «так или иначе связана с государственными решениями, конфликтом и сотрудничеством различных социальных сил, участием граждан в выборе людей, осуществляющих управленческие функции в обществе, обеспечением национальной безопасности, защитой национальных интересов страны и т.д.». Однако в социально-философской и политологической литературе имеют место различные трактовки политики (политического действия, политического события) и критериев ее выделения в относительно самостоятельную общественную сферу. Так, вплоть до середины ХХ в. политика обычно интерпретировалась как управление государством, а политическая наука считалась «наукой о государстве». Исходя из этого, политическая власть ограничивалась сферой государственных институтов и правительственных учреждений (Ледяев В.Г. Власть: концептуальный анализ. – М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. – 384 с. – С.330).
Большинство современных исследователей, продолжает В.Г. Ледяев, не ограничивает политику сферой государства, а рассматривает ее как процесс формирования и осуществления публичной политики. «Политика ассоциируется с политическими проблемами и обязательными (императивными) решениями. Политика – это процесс формулирования, принятия и реализации этих решений; она касается проблем, влияющих на жизнь всего общества и выражает отношения конфликта и сотрудничества между политическими акторами… Политика есть средство решения общественных проблем без обращения к силе; она представляет собой механизм выбора между соревнующимися альтернативами, сохраняющий целостность общества и “правила игры”. Такая трактовка позволяет включить в сферу политики различные виды негосударственной деятельности, оказывающие влияние на решение важнейших общественных проблем, расширяя тем самым пространство политики и сферу применения понятия».
(Несмотря на очевидные преимущества этой концепции Д. Истона, замечает автор, этот подход также не избежал критики. Определяя политику как механизм принятия решений, альтернативный силе, данный подход, как и «государственные определения», исключает из сферы политики войны, революции и терроризм. Акцентируя внимание на компромиссе, согласии и переговорном процессе как сути политики, он подразумевает, что все интересы в принципе могут быть примирены. Тем самым он уходит от рассмотрения наиболее трудноразрешимых политических проблем, которые не допускают компромисса (апартеид, расизм, терроризм, войны и т.д.). Кроме того, его нередко «обвиняют» в этноцентризме, поскольку он фактически отождествляет некоторые характеристики политической жизни в западных либеральных демократиях с природой политики как таковой, независимой от исторического времени и места).
Наконец, большинство исследователей характеризует политику как сферу конфликта и оппозиции и, как правило, недооценивает ненасильственные механизмы воздействия на сознание и поведение людей. Считается, что конфликт является обязательным аспектом политики и его отсутствие означает отсутствие политики. В целом это действительно так, замечает автор, но могут существовать зоны и сферы, в которых решения будут поддерживаться всеми или почти всеми участниками политического действия и их необходимо рассматривать как часть политической жизни. Многие политические исследователи, отмечает В.Г. Ледяев, концептуализируют политику через власть, например, как борьбу за власть. В соответствии с этим политическая власть иногда определяется как власть над властью других людей.
В данном случае политическая власть уже не рассматривается как власть (любая власть) в политической сфере; ее специфика объясняется не ссылками на политические последствия ее осуществления или роль в процессе принятия политических решений, а с помощью других критериев. Данный подход делает понятие политической власти одновременно и слишком широким, и слишком узким. Понятие политики (политического), заключает автор, играет главную роль в определении политической власти, а не наоборот, как это имеет место в концептуализациях политики через власть (Там же. – С. 332-338).
+ + +
Предлагает свое определение понятия власти также А.Г. Аникевич – как «волевого авторитарного выражения интересов субъекта собственности, проявляющегося в организации социального управления». У него в таком случае получается, что власть есть условие и предпосылка сохранения частной собственности посредством… власти, то есть тавтология. Если речь идет о способе реализации власти, то таковым является социальное управление. Общественная власть, служащая интересам собственности, не может не служить и интересам труда, поскольку труд является решающим условием существования и воспроизводства собственности вообще как таковой.
Вызывает сомнение и определение автором политики как «специфической формы существования и развития экономики в классовом обществе». Если признать, что «экономические потребности не прямо и непосредственно определяют все иные сферы жизни общества, а лишь приобретая форму политического интереса, отражаясь в форме политического интереса класса», то выйдет, что для экономических интересов здесь нет места и что не эти интересы определяют «все иные сферы жизни общества», в том числе и политическую сферу. В таком случае деление общества на «базис» и «надстройку» лишено смысла, а в категории «экономические интересы» нет никакой надобности.
Ошибка автора заключается в том, что он связал определяющее значение экономических потребностей напрямую с политическими интересами, между тем как экономические потребности определяют жизнедеятельность общества через экономические интересы, непосредственно выражающие экономические отношения. Сам же автор в другом месте указывает: «Частная собственность сама по себе есть власть собственников, их экономическая власть, но еще не политическая».
Наконец, относительно утверждений о том, что «в политике концентрируются классовые интересы», что «способом утверждения и осуществления этих классовых интересов является использование власти», и что «поэтому политику можно понимать как “превращенную форму” экономики». Прежде всего, нет абстрактных «классовых интересов», а есть экономические, политические, социальные, культурные интересы общественных классов. Очевидно, что в экономике речь идет об экономических интересах, в политике о политических интересах, в идеологии – об идеологических интересах и т.д.
Что касается «способа осуществления этих классовых интересов», то такой его способ как «использование власти» не говорит ни о чем уже потому, что термин «власть» является неоднозначным, и неясно, в каком значении употребил его в данном случае автор и какие именно интересы имеются ввиду. Поэтому и непонятно, почему политику «можно понимать» как «превращенную форму» именно экономики.
Общий недостаток большинства подходов к выяснению природы и определению понятия политики, как общественного феномена, заключается в том, что политика не рассматривается как исторически необходимое явление. Но понять общественное явление или процесс – значит постичь его объективную необходимость в конкретно-исторических условиях, в самой его действительности. А если по «общепринятому мнению» распространять существование политики на все общества, в том числе первобытное, то такое понятие отразит не объективную необходимость политики, а прихоть авторов подобного «понятия» политики.
В отличие от этого, мы объясняем необходимость политики из возникшего в классовом обществе противоречия между экономическим базисом и властной надстройкой, разрешение которого потребовало нового способа существования общественной власти. Таким необходимым способом и оказалась политика.
Как этот способ существования власти политика не была изначально какой-то особой сферой жизнедеятельности, появившейся в классовом обществе наряду с другими сферами (экономической, идеологической и т.д.), хотя именно так ее рассматривают практически все авторы. Но так как в современном мире политика так или иначе присутствует фактически во всех сферах жизни общества, то ее разграничение с другими сферами представляется немыслимым, если не определен критерий, на основании которого жизнь общества делят на разные «сферы», включая политическую.
Содержание управления указанными сферами подчиняется организующему влиянию властной политической формы. При этом последняя не меняет природу экономической и иных сфер, не превращает их в политику, а только «облачает» управление ими в «политические одежды», аналогично тому, как товарная форма продукта труда не изменяет его предметного качества, его вещного содержания, а лишь придает ему новую общественную форму бытия в качестве «товара».
Если человеческое общество невозможно представить без общественного производства, без его экономики, то политическая экономия своим предметом имеет экономику товарную, начинает с товарного производства. Она имеет дело с экономикой, связанной с политикой, то есть, в конечном счете, с отношениями между общественными классами.
Это последнее отношение становится всё более определяющим фактором управления общественным производством. А в производстве собственность всегда господствует над живым трудом. Присвоение частными собственниками продуктов чужого труда рождает антагонизм интересов, а с ним появляется необходимость в изменении прежнего способа существования общественной власти, перехода к политике – в качестве нового способа ее существования.
Но поскольку общественная власть становится действительной властью только в ее осуществлении в социальном управлении, то, следовательно, в последнем эта необходимость реализуется в процессе государственности, то есть процессе возникновения, развития и функционирования специфического органа управления обществом – государства.
Из сказанного следует, что понимание существа, действительной природы политики и политической власти, а вместе с ней и государственной власти предполагает выработку удовлетворительного понятия власти как таковой. Но до сих пор убедительное понятие власти всё еще не сформировано, несмотря на множество предложенных его определений. Путаница в понятиях продолжается, потому что это кому-то очень нужно...