1. Идеология и наука: что общего?
В последние годы в политической «тусовке» все громче зазвучал вопрос о государственной идеологии, который в действующей Конституции решен по принципу «и нашим, и вашим»: никакая идеология не может быть установлена или признана в качестве обязательной государственной идеологии. Но одно дело записать в Конституцию, а другое – не иметь государству на практике дела с идеологией. А здесь получается так, что общество оказывается под влиянием, давлением, гнетом какой-то «необязательной» идеологии, так и не сообразив, что же это на самом деле так угнетает наше сознание…
Возможно, государственным мужам не вполне ясна конституционная трактовки понятия «идеология» и необходимо его нормативное толкование Конституционным судом? А где взять его судьям, если не у мужей ученых? И вот ученые мужи ломают голову над тем, что им предложить власть имущим и обществу вместо не оправдавшего себя идеологического «плюрализма». Но не начинать же с нуля, когда философы столетие тому назад уже ломали свои головы над этим вопросом!
К примеру, в 1922 году в ходе модных тогда теоретических дискуссий по проблемам марксизма философ и историк В. Адоратский поместил в ведущем советском научном журнале статью «Об идеологии». Вот что он в ней, в частности, писал:
«Словом “идеология” обозначают обычно всю совокупность мышления людей. Это, так сказать, идеология в самом широком смысле. У Маркса и Энгельса это слово употребляется в несколько ином смысле. Они называют идеологией лишь более узкий круг мышления – именно те мысли, которые оторвались от связи с материальной действительностью, утеряли сознание этой связи, отражают эту действительность неправильно, в перевернутом виде и не отдают себе отчета в этой неправильности. С идеологией Маркс и Энгельс воюют, их метод диалектического материализма является как раз тем орудием, которое производит радикальную революцию в мышлении и разрушает “идеологическую” точку зрения…“Идеология, – пишет Энгельс в письме к Мерингу от 14 июля 1893 г., – это процесс, который проделывает так называемый мыслящий человек, хотя и с сознанием, но с сознанием неверным. Истинные двигательные силы, которые приводят его мысли в движение, остаются ему неизвестными, в противном случае это не было бы идеологическим процессом”.
Опять, как мы видим, отмечается безотчетность этого процесса, и эта безотчетность, это отсутствие критического сознания связи и зависимости мышления от материальной действительности выставляется существенным моментом для определения того, что Маркс и Энгельс называют идеологией.
В “Людвиге Фейербахе” Энгельс определяет идеологию так: “Раз возникнув, всякая идеология развивается в связи со всей совокупностью существующих представлений и подвергает ее дальнейшей переработке. Иначе она не была бы идеологией, то есть не имела бы дела с мыслями как с независимыми сущностями, которые самостоятельно развиваются из самих себя и подчиняются своим собственным законам. Что материальные условия жизни людей, в головах которых совершается данный процесс мышления, определяют его собою, этого, конечно, не сознают эти люди, потому что иначе всякой идеологии пришел бы конец”.
Когда приходит идеологии конец, то открывается возможность ясного теоретического мышления, сознательно относящегося к изучаемому объекту, помнящего о том, что мысль – лишь отражение этого объекта, и задача науки в том, чтобы это отражение возможно точнее соответствовало объекту. Мы видим, таким образом, что “идеология” противопоставляется научному, теоретическому мышлению. В предисловии к своему “Людвигу Фейербаху” Энгельс писал, что в 1845 г. он и Маркс “занялись разработкой своих взглядов, – т.е. найденного Марксом материалистического объяснения истории, – в противоположность идеологическим взглядам немецкой философии”.
В работе “Немецкая идеология”, в которой упомянутая разработка происходила, Маркс и Энгельс писали об идеологии следующее: “Если в каждой идеологии люди и их отношения представляются перевернутыми вверх ногами, как в камер-обскуре, так это является таким же следствием их исторического жизненного процесса, как и перевернутое положение всех предметов на сетчатой оболочке их глаза, являющееся непосредственным последствием их физического процесса. Исходным пунктом идеологов является то, что сами люди говорили, думали, воображали, представляли. Только через рассказанного, выдуманного, воображенного, представленного человека доходили они до человека телесного. Они отыскивали землю, исходя из неба. Но не правильнее ли было бы обратное. Подлинная, положительная наука начинается именно там, где прекращается умозрение – около действительной жизни. Надо исходить от действительного, действующего человека и постараться понять, каким образом из действительного жизненного процесса развиваются идеологические отражения и отзвуки этого процесса. Отвлеченные туманные представления в мозгу людей являются неизбежными продуктами возгонки их жизненного процесса материального и связанного с материальными предпосылками. [ В немецком тексте, замечает к этому автор, употребляется слово sublimate. Процесс сублимации, возгонки основан на том, что многие твердые тела при нагревании их начинают улетучиваться и их частицы осаждаются на положенном сверху стекле, или, как говорят, сублимируются. Маркс пользуется этим образом, взятым им из химии, для изображения процесса идеологического отражения в мозгу людей – их общественных отношений. Он происходит так же закономерно, как и данный процесс природы ].
Таким образом, нравственность, религия, метафизика теряют всякую видимость самостоятельности и претензии на какую-то особую историю, на какое-то независимое развитие, потому что люди, развивая свое материальное производство и свое материальное общение, вместе с изменением этой стороны своей жизни меняют также и свое мышление и продукты своего мышления. Если же мы пришли к выводу, что действительная положительная наука должна исходить из изучения только действительной жизни, тогда ясно, что философия не может служить изображением действительности. Место философии может в лучшем случае занять сведение воедино общих результатов, которые можно вывести из исследования исторического развития человека”.
Мы видим, таким образом, что в этой последней своей работе, в которой Маркс и Энгельс произвели окончательный расчет со своей философской совестью и достигли полнейшей ясности в вопросе об основных точках зрения, в этой работе они определенно говорят о том, что такое идеология и откуда она происходит. Приблизительно то же в основных чертах писал Энгельс в 1890 г. ... Итак, идеологию можно определить как оторвавшееся от действительности сознание, потерявшее сознательную связь с этой действительностью и отражающее последнюю неправильно, в перевернутом виде».
«Что отражение объекта в головах людей в общем правильно, что слишком уж больших нелепостей в их воззрениях нет,– лучшим доказательством этого, – полагает автор, – является то, что человеческий род существует. Прежде чем размышлять – человек действовал. В той цепи явлений, которая связана с бытием людей, их мысли играют известную, весьма существенную роль. Правильность, предметность этих отражений доказывается практикой… Весь объект в целом, вся природа во всей своей многосложности воздействует на человека, являющегося частью природы, но человек в своей деятельности активно захватывает лишь ничтожную ее часть. Находящийся за пределами этого круга объект еще не познан человеком, но круг этот расширяется, а вместе с тем расширяется и познание. Пределов этому расширению нет…
С развитием производительных сил установилось разделение труда, образовалась частная собственность и возникли отношения эксплуатации... С образованием классов, когда средства производства и прибавочный продукт стали скопляться в руках определенных, относительно…немногочисленных групп, тогда получалась возможность для известных групп заняться только мышлением. Разделение труда отделило умственный труд от физического. Это стало неизбежным и необходимым. Для развития мышления это явилось большим плюсом, но это повлекло за собой и особые неправильности и извращения в мышлении. Это-то и развило и укрепило так называемое “идеологическое воззрение”. Мышление стало воображать, что его произведения имиеют такую же реальность, как материальная действительность. Более того, оно вообразило, что эти порождения мысли являются первопричиной всего, что “духовная” субстанция является причиной возникновения материального мира…
В рукописи «Немецкая идеология» Маркс и Энгельс писали:
“…С разделением труда, отделившим потребление от производства, смогли вступить в противоречие друг с другом три момента: производительная сила, общественный строй и сознание. Разделение труда породило противоречие интересов отдельных лиц, отдельных семейств, с одной стороны – и общих интересов людей, находящихся в общении, с другой. Оно обусловило господство одного класса над другим”.
Идеологическое сознание, – утверждает далее автор, – порождение строя, основанного на эксплуатации. Оно и выработалось у эксплуататоров, получивших в свои руки монополию на разработку мышления. Мышление стало выдвигаться на первый план… После выделения группы людей, специализировавшихся на мышлении, мысль оторвалась от непосредственной практики. Специализация принесла свою пользу, но вместе с тем породила также и свойственный специализации соответственный идиотизм. На известной ступени развития общества этот разрыв мышления от материальной практической деятельности может быть отменен…Оторванное от действительности мышление, не желавшее ничего знать об этой грубой, материальной действительности, оно имело все же дело ведь исключительно с отражениями действительности. Оно никуда не могло от этой действительности деться и не могло стать от нее совершенно свободным. Оперируя только с мыслями, только с этими отражениями действительности, мышление, не отдавая себе в этом отчета, всё же подвергалось влиянию со стороны этой действительности, ею определялось.
Развитие классической немецкой философии подготовило всё для отрицания идеологичности мышления…Гегель довел философское мышление до такого состояния, что оставалось сделать лишь один шаг для превращения идеологического мышления в последовательное научное, теоретическое. Этот шаг состоял в переходе на материалистическую точку зрения. Его сделал Фейербах, затем следом за ним Маркс и Энгельс. Метод диалектического материализма, открытый и так блестяще примененный Марксом, ликвидирует идеологическое воззрение, идеологичность мышления окончательно и без остатка. Он означает радикальнейшую революцию в области мышления… Метод диалектического материализма как раз и представляет из себя “тот аппарат”, который разрушает идеологическую аберрацию и делает возможным настоящее научное теоретическое познание. Это научное познание должно основываться на основательном и добросовестном изучении фактов действительности…»
(Под знаменем марксизма.1922. №11-12. с.199-210).
+ + +
Итак, данный автор представлял идеологию как порождение классового общества, сознание, которое «выработалось у эксплуататоров, получивших в свои руки монополию на разработку мышления». Это было оторванное от действительности мышление, ложное представление о ней, противостоящее науке, которая дает истинное знание о действительности. Диалектический материализм ликвидирует идеологичность мышления, на место идеологии ставит «настоящее научное теоретическое познание».
С такой вульгарно-материалистической трактовкой понятия идеологии якобы с позиций марксизма вряд ли согласились бы сами классики марксизма.
Во всяком случае, спустя 50 лет после данной публикации в марксистской литературе подобного рода феномен классового сознания фигурировал уже как политическая идеология – «важнейшая форма общественного сознания, в которой наиболее полно отражаются экономические и политические интересы общественных классов, отношения между ними, политический строй общества, деятельность политических партий. Ядром политической идеологии является теоретически обоснованное отношение классов и партий к государственной власти.
Политическая идеология представляет собой систему социально-политических убеждений того или иного класса. В ней выражены интересы, цели, задачи и стремления классов и социальных групп, программы деятельности партий. Важное место в политической идеологии занимают вопросы взаимоотношений наций и классов, наций и государства, межнациональных взаимосвязей, проблемы войны и мира. Политическая идеология выступает орудием как внутренней, так и внешней политики государства».
Даже прогрессивные политические идеи буржуазии не отражали научно политическую реальность, ибо идеализировали нарождающееся буржуазное общество, затушевывали противоречия капиталистического общественного строя. Современная буржуазная политическая идеология, выполняющая функцию защиты и оправдания отживающего социального строя, является сугубо реакционной.
«Единственно научной является политическая идеология рабочего класса, марксистско-ленинская политическая идеология. Основываясь на научном понимании истории, она объективно отражает политическую структуру классового общества…»
Отражение объективных экономических и политических процессов в сознании людей осуществляется на различных уровнях и в различных формах. Высший уровень политического сознания – это его теоретическая часть, политическая идеология. Политическая идеология есть стройная система определенных теорий, принципов, категорий, в которой отражается объективное положение классов в системе общественных отношений и выражаются их основные экономические и политические интересы. Главная специфическая особенность политической идеологии состоит в том, что она отражает экономическое положение классов через призму их борьбы за государственную власть и использование этой власти в своих интересах. Поэтому ни одна из форм идеологии не выражает так ярко интересы различных классов, как политическая идеология. Политическая идеология включает учения, политические принципы, категории, отражающие коренные интересы классов и выражается посредством партийных программ, манифестов, деклараций, решений и т.д.
Итак, политическая идеология любого класса возникает в результате осознания классом своих интересов и выражается в определенной системе политических взглядов и идеалов. (Ленинская теория отражения и современность. Теория отражения и обществознание. «Наука и искусство». София. 1973. – с. 149-152).
Как видим, здесь уже классовая идеология не противопоставляется науке, она не только не отрицает теоретическое познание, не растворяется без остатка под действием метода диалектического материализма, а напротив, политическая идеология рабочего класса основывается на этом методе.
+ + +
Спустя еще десять лет после этого философский словарь предлагал уже следующее определение: «Идеология – система политических, правовых, религиозных, этических, эстетических и философских взглядов, идей и теорий. Идеологию следует отличать от социальной психологии как совокупности социальных чувств, настроений и т.д. Будучи частью общественного сознания, идеология определяется условиями материальной жизни общества, отражает общественные отношения. В классовом обществе идеология носит классовый характер… В идеологии, выражающей интересы реакционных классов, действительность, как правило, получает искаженное выражение. В идеологии прогрессивных классов, интересы которых совпадают с потребностями общественного развития, в большей или меньшей мере имеются элементы правильного отражения действительности. Но только идеология пролетариата, интересы которого полностью совпадают с законами и потребностями объективного развития, является последовательно научной.
Буржуазные идеологи и ревизионисты, абсолютизируя факт социальной обусловленности идеологического отражения, утверждают, что оно, будучи классовым, неизбежно становится субъективным и односторонним и, следовательно, противоположным объективно-научному отражению. Отсюда делается вывод: подобно тому как в свое время необходимым условием возникновения и развития науки явилось освобождение ее от засилья средневековой религиозной идеологии, прогресс научного знания в нашу эпоху требует разрыва связей с какой бы то ни было идеологией. Подобные представления, провозгласившие “конец идеологии” и получившие название теория “деидеологизации” (Белл, Арон и др.), направлены главным образом против марксистской идеологии и ставят своей целью отгородить общественные науки от волнующих общество проблем.
Модная в 50-х и 60-х гг. теория “деидеологизации” стала сменяться в 70-х гг. призывами к восстановлению идеологии (“реидеологизации”), к выработке идеологии, которую можно было бы противопоставить марксисткой идеологии и в которой активно защищались бы ценности буржуазного образа жизни… С победой социализма марксизм-ленинизм становится идеологией всего общества. В коммунистическом обществе исчезнет религиозная идеология, отомрут политическая и правовая идеология и получат всестороннее развитие те формы идеологии, которые будут необходимы для укрепления и развития гармоничных общественных отношений, воспитания научного мировоззрения, высоких моральных и эстетических качеств людей» (Краткий словарь по философии / Под общ. Ред. И.В. Блауберга, И.К. Пантина. – 4-е изд. – М.: Политиздат, 1982. – с.104-105)
Как видим, идеология здесь определена как феномен уже не только классовый, допускается ее существование и в обществе без классов. К тому же кроме только искаженного отражения идеологией действительности здесь принимается уже и правильное идеологическое отражение действительности, в основном, с точки зрения марксизма-ленинизма, как идеологии руководившей обществом компартии.
А с прекращением этого руководства, спустя еще полтора десятилетия, новый философский словарь уже предлагает очередную трактовку идеологии. Указав, что идеология – это «понятие, посредством которого традиционно обозначается совокупность идей, мифов, преданий, политических лозунгов, программных документов партий, философских концепций», автор отмечает: «не являясь религиозной по сути, идеология исходит из определенным образом понимаемой или “сконструированной” реальности, ориентирована на человеческие практические интересы и имеет целью манипулирование и управление людьми путем воздействия на их сознание… Ядром идеологии выступает круг идей, связанных с вопросами захвата, удержания и использования политической власти субъектами политики… В сложившемся марксизме идеология понималась как “ложное сознание”, порождаемое “классовым интересом” господствующих классов, стремящихся представить его “интересом всего общества”. В дальнейшем в марксистской традиции негативное восприятие идеологии “эксплуататорских классов” образовывало оппозицию с идеологией “социалистической”, воспринимаемой сугубо позитивно. Идеология обществ нетоталитарного (западного) типа характеризуется наличием самого мощного в истории идеологического аппарата, определенным “рамочным” плюрализмом (запрет на идеологию национал-социализма и расизма, “не поощрение” коммунистических взглядов), религиозной терпимостью, “рассеянностью” во всем объеме внеидеологических феноменов и т.п.
Появление принципиально новых средств и способов описания и объяснения социальной реальности в середине 20 века обусловило формирование оригинальных концепций сути и функций идеологии» (А.А. Грицанов. Идеология: Новейший философский словарь /Сост. А.А. Грицанов. – Мн., 1998. – с. 256-257).
Здесь уже определенно обозначена цель (точнее сказать: функциональное назначение) идеологии, а именно: манипулирование и управление людьми путем воздействия на их сознание. Правда, приведенная характеристика идеологии так называемых «обществ нетоталитарного (западного) типа» с их «рамочным плюрализмом» выглядит, мягко говоря, слишком уж идеологизированной.
+ + +
Те появившиеся в середине ХХ в. в западной мысли «принципиально новые средства и способы описания и объяснения социальной реальности», о которых пишет А.Грицанов, были продиктованы необходимостью для класса буржуазии пресечь развитие научного социализма, убрав из обществознания марксистскую методологию и навязав вместо монистического взгляда на историю так называемый «методологический плюрализм». Эта задача стала главной для буржуазной идеологии, которая получила на это дело громадные средства и затормозила на несколько десятилетий развитие отечественной общественной науки в целом и теории научного социализма в особенности.
О соотношении идеологии и науки, в том числе о проблеме методологии, речь шла в заметках «Наука и ее “мачеха” идеология» и «“Фиговый листок” идеологического “плюрализма”» (см.: статью «О бедном гуманитарии замолвите слово»), поэтому здесь нет надобности повторять уже сказанное, читателю достаточно обратиться к названным заметкам. Напомним лишь, что в основе методологического монизма лежит диалектический материализм, тогда как представление о «методологическом плюрализме» есть представление ложное и потому антинаучное.
Возвращаясь к началу публикации, приходится и здесь констатировать, что советская марксистская мысль, с первых лет взявшая на вооружение материалистический подход, оставила без должного внимания ленинское замечание о том, что «…Маркс и Энгельс в своих сочинениях больше подчеркивали диалектический материализм, чем диалектический материализм, больше настаивали на историческом материализме, чем на историческом материализме» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.18. – С. 350).
Публикацию столетней давности В. Адоратского «Об идеологии» нужно отнести к тем работам, которые вместо марксизма навязали общественной науке вульгарный материализм. Отсюда та методологическая однобокость, которая тормозила научное познание общества и развитие научного социализма, а на практике привела в итоге к отступлению социализма и утверждению разного рода идеологических симулякров под видом «современных научных теорий».
Но если идеология по сути своей не является выразителем общих идей и ценностей данного общества, если идеология коренится в социальных утопиях разного рода, если она разделяет общество по классовому, национальному, религиозному и т.д. признакам в интересах эксплуататорских классов, то вот государство выступает (по крайней мере формально) представителем всего общества как целого. В таком случае возможна ли вообще государственная идеология? Не правильнее ли в Конституции зафиксировать те идеологии, которые ею запрещены (к примеру, человеконенавистнические), а далее сказать о равном отношении государства к остальным идеологиям?
Но вместо этого, согласно Конституции, государство не признает ни одну идеологию обязательной, то есть поддерживаемой государством (иначе какая она обязательная?); и, значит, речь идет по существу о непризнании государственной идеологии. Однако фактически государство ведь может проводить (и часто проводит) государственную политику с позиций разных идеологий или же «идеологического винегрета», в зависимости от состава политических сил у власти в государстве. Надо сказать, что сочинители Конституции УССР 1978 г. поступили умнее: они слово «идеология» вообще не упоминали в тексте Основного закона, хотя по факту коммунистическая идеология откровенно проводилась в жизнь. А что такого изменилось от непризнания государством в качестве «обязательной» всякой идеологии? – Ничего. Государство всё так же «ненавязчиво» навязывает обществу ту идеологию, которую диктуют через его аппарат оказывающиеся у власти политические силы.
Между тем, от выбора государством ориентиров развития зависит не только судьба страны, но и в том числе судьба самого государства. Этим ориентиром выступает, как было не раз уже подчеркнуто, национальная идея (см. «Юридическая доктрина: понятие»).
Если национальная идея – это государство суверенное, независимое, демократическое, социальное и правовое, то такое государство может быть построено далеко не на всякой идеологической основе. И здесь в дело должна быть включена наука, научное осмысление национальной идеи и тех ее идеологических потенций, которые необходимы для реализации этой идеи на практике.
* * *
2. История как идеология и наука
В последнее время в информационной сфере нельзя не отметить резко возросшее внимание к историческому прошлому, особенно на евразийском пространстве. В разговор об истории появления разных народов, о трактовке тех или иных исторических событий включаются не только любители, но и профессиональные учителя и ученые-историки; и даже государственные мужи от образования озаботились очередным переписыванием учебников истории.
Этот исторический «бум», конечно, не случаен. Человечество вошло в полосу очередного кризиса, который, похоже, стал явственно проявляться как кризис управления на всех уровнях, начиная с планетарного и заканчивая отдельными государствами.
Но оставаясь в настоящем, отвлекаясь при этом от прошлого и будущего, кризис не преодолеть; ибо кто живет исключительно сегодняшним днем и текущими интересами, не думая о дне завтрашнем и ничего не делая для него, тот лишает себя цели, а значит, погружается в бесцельное существование. Это касается и отдельного человека, и каждого общества, и человечества в целом. Тогда человек, общество, человечество вместо однонаправленного течения исторического процесса из прошлого через настоящее к будущему попадает в «водоворот» настоящего, который все сильнее закручивает его в своего рода исторической «воронке», выбраться из которой может оказаться под силу только умелому пловцу, только при умелом управлении социумом.
Все более погружаясь в указанный кризис, человечество в стремлении выбраться из него встало перед необходимостью выбора пути дальнейшего развития, а вместе с этим выбора тех целей и средств управления обществом, на которые необходимо ориентировать народы и их управляющие системы.
И сразу обнаружилось, что преодолеть исторический «водоворот» можно только вернувшись в спокойное течение исторического процесса из настоящего к будущему, вырвавшись из исторической «воронки» кризиса. А это оказывается возможным только в соединении будущего с прошлым, в котором (соединении) настоящее не будет иметь самоопределяющего и самодостаточного значения.
+ + +
Исторический процесс развития общества с точки зрения его движения от прошлого к настоящему и от него к будущему ничем не отличается от исторического процесса развития природы от прошлого к будущему, а не наоборот.
«То, что применимо к природе, которую мы понимаем теперь как исторический процесс развития, применимо также ко всем отраслям истории общества и ко всей совокупности наук, занимающихся вещами человеческими (и божественными).
Подобно натурфилософии, философия истории, права, религии и т.д. состояла в том, что место действительной связи, которую следует обнаруживать в событиях, занимала связь, измышленная философами; что на историю, – и в ее целом, и в отдельных частях, – смотрели как на постепенное осуществление идей, и притом, разумеется, всегда только любимых идей каждого данного философа. Таким образом выходило, что история бессознательно, но необходимо работала на осуществление известной, заранее поставленной идеальной цели… На место действительной, еще не известной связи ставилось, таким образом, какое-то новое, бессознательное или постепенно достигающее сознания таинственное провидение.
Здесь надо было, значит, совершенно так же, как и в области природы, устранить эти вымышленные, искусственные связи, открыв связи действительные. А эта задача в конечном счете сводилась к открытию тех общих законов движения, которые в качестве господствующих прокладывают себе путь в истории человеческого общества.
Но, – замечает Энгельс, – история развития общества в одном пункте существенно отличается от истории развития природы. В природе (поскольку мы оставляем в стороне обратное влияние на нее человека) действуют одна на другую лишь слепые, бессознательные силы, во взаимодействии которых и проявляются общие законы. Здесь нигде нет сознательной, желаемой цели: ни в бесчисленных кажущихся случайностях, видимых на поверхности, ни в окончательных результатах, подтверждающих наличие закономерности внутри этих случайностей.
Наоборот, в истории общества действуют люди, одаренные сознанием, поступающие обдуманно или под влиянием страсти, стремящиеся к определенным целям. Здесь ничто не делается без сознательного намерения, без желаемой цели. Но как ни важно это различие для исторического исследования, – особенно отдельных эпох и событий, – оно нисколько не изменяет того факта, что ход истории подчиняется внутренним общим законам.
В самом деле, и в этой области на поверхности явлений, несмотря на сознательно желаемые цели каждого отдельного человека, царствует, в общем и целом, по-видимому, случай. Желаемое совершается лишь в редких случаях; по большей же части цели, поставленные людьми перед собой, приходят во взаимные столкновения и противоречия или оказываются недостижимыми частью по самому своему существу, частью по недостатку средств для их осуществления. Столкновения бесчисленных отдельных стремлений и отдельных действий приводят в области истории к состоянию, совершенно аналогичному тому, которое господствует в лишенной сознания природе.
Действия имеют известную желаемую цель; но результаты, на деле вытекающие из этих действий, вовсе нежелательны. А если вначале они, по-видимому, и соответствуют желаемой цели, то в конце концов они ведут совсем не к тем последствиям, которые были желательны. Таким образом, получается, что в общем и целом случайность господствует также и в области исторических явлений. Но где на поверхности происходит игра случая, там сама эта случайность всегда оказывается подчиненной внутренним, скрытым законам. Всё дело лишь в том, чтобы открыть эти законы» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 21. – С. 305-306).
+ + +
Более ста лет назад, почти через половину столетия после написания Ф. Энгельсом процитированных выше строк, увидела свет ставшая знаменитой на Западе работа О. Шпенглера «Закат Европы», вторая глава которой посвящена проблеме мировой истории.
«Теперь, – заявлял этот автор, – наконец можно сделать решительный шаг и набросать картину истории, не зависящую больше от случайного местоположения наблюдателя в какой-либо – его – “современности” и от его качества как заинтересованного члена отдельной культуры, религиозные, умственные, политические и социальные тенденции которой соблазняют его расположить исторический материал сообразно некой ограниченной во времени и пространстве перспективе и тем самым навязать событию произвольную, поверхностную и внутренне чуждую ему форму.
Дистанция от предмета – вот чего недоставало здесь до сих пор. По отношению к природе она была давно достигнута. Правда, достичь ее в последнем случае оказывалось значительно легче. Физик с такой самоочевидностью набрасывает механически-каузальную картину своего мира, как будто сам он тут ни при чем. Но и в мире форм истории возможно то же самое.
До сегодняшнего дня мы этого не знали. Современные историки гордятся своей объективностью, но этим они выдают, сколь мало осознаются ими собственные их предрассудки. Можно было бы поэтому сказать, и когда-нибудь это скажут, что до сих пор вообще отсутствовало действительное историческое рассмотрение, … которое обладало бы чувством дистанции настолько, чтобы в общей картине мировой истории рассматривать и само настоящее – являющееся таковым, конечно, лишь в отношении одного-единственного из неисчислимых человеческих поколений – как нечто бесконечно далекое и чуждое, как некий период, значимость которого никак не выделяется на фоне прочих, без фальсифицирующего масштаба каких-либо идеалов, без самоотнесенности, без желания, заботы и личного внутреннего участия, как того требует практическая жизнь; такой, стало быть, дистанцией, которая позволила бы… обозреть весь факт “человек” с чудовищного расстояния; окинуть взором культуры, включая и собственную, как ряд вершин горного кряжа на горизонте…
Всемирная история не только способна на такую же отмену случайной наблюдательной позиции – называемой “Новым временем”, – но и нуждается в ней. ХІХ столетие кажется нам бесконечно более богатым и важным, чем, скажем, то же столетие до Р.Х., но ведь и Луна кажется нам большей, чем Юпитер и Сатурн. Физик давно уже отделался от предрассудка относительной дистанции, историк пока нет. Мы позволяем себе называть культуру греков древностью по отношению к нашему Новому времени. Была ли она таковой и для утонченных, стоящих на вершине своего исторического развития египтян при дворе великого Тутмозиса – за тысячелетие до Гомера?
События, разыгрывающиеся на территории Западной Европы между 1500 – 1800 годами, заполняют для нас важнейшую треть “всей” мировой истории. Для китайского историка, оглядывающегося на истекшие 4000 лет китайской истории и высказывающего свои суждения, исходя из этого ракурса, они оказываются коротким и малозначительным эпизодом, далеко не столь весомым, как столетия династии Хань (206 до Р.Х. по 220 после Р.Х.), составляющие эпоху в его “всемирной истории”».
Освободить историю от личного предрассудка наблюдателя, превращающего ее в историю какого-то фрагмента прошлого, целью которого предстает установившееся в Западной Европе случайно-современное, а критериями оценки достигнутого и достижимого – сиюминутно значимые идеалы и интересы – к этому автор, по его словам, сводит свой замысел (Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории: Гештальт и действительность / Освальд Шпенглер [пер. с нем.]. М.: Эксмо, 2009. – С. 296-298).
Автор справедливо подметил, что за т.н. «объективностью» представителей исторического знания (обычно ею козыряют те, кто с порога отвергает классовый подход и марксизм вообще) на самом деле скрывается неведение относительно их собственных предрассудков (а иногда, прибавим, также намеренная идеологизация истории, чаще всего, не без материального стимула).
Для того, чтобы история перестала играть роль идеологической марионетки власть имущих, затуманивающих с ее помощью сознание населения, и чтобы она приобрела значение действительно научной картины прошлого, – для этого требуется немного, а именно: чтобы случайность, господствующую в области исторических явлений, не выдавали за окончательное и главное, а рассматривали, как указывал Энгельс, как подчиненное внутренним историческим законам общественного развития. Всё дело лишь в том, чтобы открыть эти законы.
* * *
3. Либерализм – идеология элитарного самоубийства
Мы начали эти заметки с вопроса о государственной идеологии, который в Конституции сформулирован в том смысле, что никакая идеология не может быть установлена или признана в качестве обязательной государственной идеологии. Но, несмотря на это, государство по сути своей не может не иметь дела с той или иной определенной идеологией. В итоге выходит, что общество оказывается под влиянием, давлением и гнетом «необязательной» идеологии, не понимая при этом, что же на самом деле так угнетает наше сознание.
Этой государственной идеологией оказывается на деле либерализм. Свежий пример – президент Аргентины Хавьер Милей, радикальный экономист-либертарианец, одержавший уверенную победу на недавних президентских выборах. Какими же прелестями либерализма привлек сограждан этот политик?
Обратимся к характеристике либерализма в одном "новейшем философском словаре". Либерализм (лат. liberalis – cвободный) – социально-политическое учение и общественное движение, основной идеей которого является самодостаточная ценность свободы индивида в экономической, политической и др. сферах жизни общества. Впервые либералами назвали группу людей, готовивших текст конституции в Испании (1812).
В Европе понятие либерализма связывают с классическими теориями английских политэкономов, в которых развивалась мысль о невмешательстве государства в экономику. Либерализм выступал за развитие личной инициативы индивидов, свободу торговли, свободное ценообразование и оплату труда, которые образуются в процессе конкуренции между товаропроизводителями на рынке.
В 17 веке критические философские взгляды Декарта, Милтона и Спинозы на государство, на человека как существо социальное и рациональное, на религию, на право и т.д. предопределили характер развития либеральных идей в Европе. Немаловажную роль в этом сыграло также протестантско-реформаторское движение, выступив с требованием свободы вероисповедания. Религиозное мировоззрение стало ослабевать в последовавший век расцвета знаний и научно-технических открытий, которые легли в основу развития капиталистического производства. Этому производству соответствовала в экономике и политике определенная система ценностей, воплотившаяся в либерализме, который увидел в государстве потенциальную угрозу свободе индивида в обществе.
Идеи о естественных правах индивида, о правовом государстве – конституционном правлении, основанном на разделении законодательной, исполнительной и судебной власти, неотъемлемых правах человека на свободу слова, вероисповедания, объединения в политические организации составили политическое кредо либерализма.
Согласно взглядам Локка и Руссо, человек обладает естественным правом на максимальную свободу, и государство обязано ее защищать, в равной мере как люди вправе защищать свою свободу от государства. Идеи естественного права нашли отражение в американской Декларации независимости (1776), во французской Декларации прав человека и гражданина (1789), а также во Всеобщей декларации прав человека.
При этом идея свободы связывается исторически с отношениями людей к собственности, определяющей их социальное положение и размеры получаемых ими социальных благ. Д. Рикардо увидел в накоплении капитала пружину экономического роста. Классический либерализм допускает вмешательство государства в общественную жизнь ради социального блага. Политический либерализм признаёт за гражданами право на участие в государственной жизни, которое реализуется в процессе выборов главы государства, представителей центральных и местных органов государственной власти, а также право объединяться в общественные, политические, профессиональные и другие организации, партии.
Вместе с тем, хотя политический либерализм и связан с идеей демократического государства, однако либеральная экономика совместима также и с авторитарными формами политической власти.
По Дж. М. Кейнсу (1883-1946) капитализм нестабилен, ему присуща тенденция к стагнации, которая сопровождается хронической безработицей. Поэтому государственное вмешательство в сферу экономики необходимо, для того чтобы капиталистическая экономика функционировала эффективно. Современные неолиберальные экономические концепции (Фридман, Хайек, А. Лепаж) исходят из того, что не капитализм исчерпал свои возможности, а вмешательство государства в течение последних десятилетий препятствовало нормальному функционированию капитализма.
Либерализм, пишет автор статьи словаря В. Тарасов, является осознанной альтернативой авторитарно-марксистским взглядам на роль государства в экономической и политической жизни общества (Новейший философский словарь / Сост. А.А. Грицанов. – МН.: Изд. В.М. Скакун, 1998. С.365-366).
+ + +
Автор представленной характеристики либерализма, похоже, разобрался в либерализме с его понятием о государстве не больше, чем в теории марксизма с его пониманием государства.
О невмешательстве государства в экономику либералы вели речь еще во времена «молодости» капитализма, когда он был на подъеме и шло его экстенсивное развитие. Тогда либерализм был за развитие личной инициативы частных собственников, свободу торговли, свободное ценообразование в условиях рыночной конкуренции между товаропроизводителями.
Тогда либерализм выступал за «естественное право на максимальную свободу», которую было обязано защищать буржуазное государство, одинаково для всех частных собственников-товаропроизводителей. Однако либеральная «идея свободы» почему-то связана с отношениями людей к частной собственности, определяющей их социальный статус и размеры «получаемых» (читай: отнятых у трудящихся) социальных благ. Остальные, которых большинство, свободы как бы недостойны...
Для «классического» либерализма такое положение дел было нормальным, поэтому он «допускает вмешательство государства в общественную жизнь ради социального блага» (читай: отнятых у трудящихся частными собственниками социальных благ).
Но законы конкуренции ведут к монополизации экономики, которая свободу торговли превращает в диктат монополий, свободное ценообразование – в свободу ценового диктата монополий, разоряющего «лично инициативных» более мелких конкурентов.
Естественно, что господство монополий на рынке должно быть кем-то защищено от этих более мелких конкурентов. И государство, которое прежде выражало и защищало интересы частных товаропроизводителей, теперь должно подчиниться диктату интересов прежде всего монополий.
Ибо государство – это не «ночной сторож», охраняющий свободу и частную собственность абстрактного индивида от посягательств других абстрактных индивидов (читай: неимущих слоев, пролетариев), каким себе его представляет либерализм. Государство – это машина для поддержания господства экономически наиболее могущественной группы в обществе, как понимает данный общественный институт марксизм. А так как этой группой стали монополисты, то дело государства – охранять и проводить в жизнь интересы монополий против всех, кто покушается на эти интересы.
Тогда либерализм пытается "переобуться в прыжке" и приспособиться к новым реалиям, подчиняясь интересам новых хозяев. Он уже готов не отстаивать избирательные права граждан и их право на объединение, а только признавать эти права на словах и в декларациях, но отрицать их на деле, посредством различных избирательных манипуляций превращая государство в марионетку монополистов. И хотя для либерализма «родной» должна была бы быть идея демократического государства, но обновленный (по сравнению с классическим) либерализм готов уже признать, что «либеральная экономика совместима и с авторитарными формами политической власти».
Так чем же здесь либерализм представляет «осознанную альтернативу авторитарно-марксистским взглядам на роль государства в экономической и политической жизни общества»? При чем здесь марксизм вообще?
Признав, что «капитализм нестабилен, ему присуща тенденция к стагнации, которая сопровождается хронической безработицей», либерализм вынужден был допустить необходимость «государственного вмешательства в сферу экономики» ради того, «чтобы капиталистическая экономика функционировала эффективно». Как будто безработица свалилась на землю с неба, а не есть органическое «дитя» той самой капиталистической экономики!
Вместе с тем, неолибералы фридманы, хайеки и др. исходят из того, что не капитализм исчерпал свои возможности, а виновато вмешательство государства в течение последних десятилетий, препятствовавшее нормальному функционированию (что бы это "нормальное функционирование" значило?) капитализма.
Что называется, в лице государства нашли «козла отпущения»… Видимо, как-то надо продлить жизнь либерализму – идеологии, которая для современного общества перестала быть адекватной и, более того, становится всё более разрушительной.
+ + +
Либерализм, будучи идеологией, навязываемой господствующей элитой в лице частных транснациональных монополий, с развитием капитализма всё более запутывается во внутренних противоречиях последнего, что выражается в его изменяющемся отношении к современному национальному государству.
Для глобальной элиты ТНК национальное государство является, с одной стороны, помехой в деле выкачивания чужих ресурсов и прибыли, поскольку это государство защищает интересы национального капитала; с другой стороны, без национального государства глобалисты лишаются той силы и той власти, которая способна держать в узде народ эксплуатируемой ими страны. Государственный суверенитет становится на пути реализации транснациональными компаниями их капиталистических интересов.
Поэтому глобальная элита вынуждена, во-первых, формировать и содержать мощную объединенную военную силу (вроде НАТО); во-вторых, подчинять себе национальные государства, используя компрадорский капитал, скупая на корню государственных чиновников и внедряя в государственную власть своих агентов. Таким образом устраняется препятствие в виде государственного суверенитета. И стоит только национальному государству сделать шаг в сторону защиты своего суверенитета, как глобальная элита поднимает шум и крик по поводу нарушения «демократии» и «тоталитаризма», что мы и наблюдаем в последнее время.
Вместе с тем, национальные интересы в капиталистическом мире так или иначе приходят в столкновение с интересами транснациональных корпораций и буржуазии других стран. Однако отстаивать эти национальные интересы кроме национального государства некому. А для этого необходим государственный суверенитет, против которого выступает современный либерализм.
Выходит, для государственной власти либеральная идеология становится не только ошибочной, но и самоубийственной.
Глобальная неоколонизация мира поставила страны перед необходимостью усиления национально-освободительного движения, и эта тенденция стала уже вполне очевидной. Национальные государства начинают отказываться от примата в их деятельности либеральной идеологии и пытаются стать на рельсы какой-то иной идеологии (консерватизма, национализма, «панславизма» и т.д. и т.п.).
Становится всё более понятным, что следование национальных государств в русле глобального неолиберализма – это путь в никуда, в безыдейное «болото». На повестку дня встает вопрос о выработке государственной идеологии, которая бы не разъединяла, а консолидировала общество, причем не в краткосрочной перспективе (как это случается в военное время), а на длительный исторический период. Идеологии солидаристского типа, объединяющей общество вокруг реализации национальной идеи, являющейся продуктом общественного договора. Такой национальной идеей может и должно стать закрепленное в Конституции суверенное и независимое, демократическое, социальное, правовое государство.