1. Как известно, слово «право» является однокоренным с такими словами как «правда» и «управление». Это означает, что праву по самой его сути, по его природе противны всякая ложь и разрушение. Поэтому название этой заметки может показаться неким парадоксом, в особенности для дипломированных юристов и записных идеологов.
Но диалектика жизни такова, что и в парадоксах скрывается некоторая доля истины. Всё зависит от того, как на дело посмотреть.
В жизни для большинства людей право ассоциируется с законом, по которому должны жить люди и который никому не дано нарушать. Если же такие нарушения случаются, то виноват не сам закон, не право вообще, а его нарушитель. Казалось бы, вся ясно-понятно.
Но это ясно и понятно для обывателя. Ученые мужи «копают» глубже и во всей этой простоте обнаруживают торчащие «уши» тех самых парадоксов.
В свое время один великий мыслитель заметил, что «закон должен основываться на обществе, он должен быть выражением его общих, вытекающих из данного материального способа производства интересов и потребностей, в противоположность произволу отдельного индивидуума» (Маркс К. Процесс против Рейнского окружного комитета демократов // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т.6, с.259).
В классовом обществе в качестве общих (формально общественных) интересов закон выражает интересы господствующих классов. В ранние и примитивные эпохи «индивидуальные, фактические отношения в их самом грубом виде и являются непосредственно правом. С развитием гражданского общества т. е. с развитием личных интересов до степени классовых интересов, правовые отношения изменились и получили цивилизованное выражение. Они стали рассматриваться уже не как индивидуальные отношения, а как всеобщие». Господствующий класс придает своей воле «всеобщее выражение… в виде закона» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т.3. с.332, 336-337).
Теоретики права много чего наговорили и написали о законе, но все они связывают юридический закон с нормами права, которые фиксируются в виде соответствующих положений в нормативных актах (документах) высшей юридической силы, которые имеют статус законодательных актов, то есть актов, «дающих закон» обществу.
Также большинство теоретиков рассматривают норму права как правило поведения в единстве трех таких конструктивных элементов нормы права: гипотезы, диспозиции и санкции, которые условно выражаются формулой «если – то – иначе».
Согласно этой точке зрения в норме гипотеза означает указание на условия ее применения, диспозиция указывает на надлежащее правило поведения, а санкция указывает на меры, принимаемые к нарушителю нормы.
Это упрощенное представление гуляет из одной теории в другую, при этом продолжаются дискуссии о количестве элементов нормы в ее структуре, хотя никто из них не рассматривает норму в качестве процесса необходимости (который интуитивно уловили теоретики и весьма примитивно выразили его формулой «если – то – иначе»).
Не будем здесь дискутировать по поводу того, что такое норма права как процесс необходимости, об этом много сказано в других публикациях сайта и прежде всего в нашем общем учении о праве (См.: «Диалектики права», книга первая, ч.ІІ). И если о «гипотезе» правовой нормы особых разногласий нельзя указать, то «диспозиция» представляется иначе чем в большинстве теорий, а о «санкции» взгляды вообще расходятся. Не говоря уже о характере связи этих трех моментов нормы права между собой.
+ + +
2. Диалектическая теория права утверждает, что современное общество, так называемые «цивилизованные» страны имеет дело не с правом «вообще», а главным образом, с юридическим правом, как особым видом права, присущим только классовому обществу с наличием в нем государства.
С точки зрения данной теории (см. Диалектика права. Кн.І, ч.2. С. 689-717) правовая картина мира, как пишет М.Н. Марченко, складывается из множества существующих и функционирующих на современном этапе развития общества национальных правовых систем. Все они в той или иной мере взаимосвязаны, взаимозависимы, оказывают воздействие друг на друга. Разная степень их взаимосвязи и взаимодействия обусловлена тем, что одни правовые системы имеют больше общих признаков, чем остальные, а другие, наоборот, имеют между собой гораздо меньше общего, чем особенного.
Среди сотен существующих в современном мире правовых систем многие из них обладают доминирующими сходными чертами. Эти сходства, как правило, обусловливаются одними и теми же или «очень близкими между собой типами общества», общими или «очень сходными историческими условиями развития общества», общей или «очень сходной религией», а также другими аналогичными им обстоятельствами.
Рассуждая о проблеме выбора критериев для классификации правовых систем, данный автор приходит к выводу о том, что эти критерии должны: а) в основе своей иметь постоянные, фундаментальные, а не временные и случайные факторы; б) по возможности быть более определенными признаками-критериями; в) иметь устоявшийся объективный характер; г) в случаях, когда за основу классификации правовых систем берется не один, а несколько признаков-критериев, то один из них непременно должен быть основным, доминирующим; д) при исследовании общих черт правовых систем-критериев при их классификации должны учитываться не только объективные, но и субъективные факторы, оказывающие прямое воздействие на процесс их формирования. Однако, замечает автор, в отечественной и зарубежной сравнительно-правовой литературе данные требования далеко не всегда учитываются (Марченко М.Н. Проблемы теории государства и права : учебник. —С. 347–357).
При определении места каждой отдельно взятой правовой системы на правовой карте мира, ее принадлежности к той или иной правовой семье, исходя из принципа историзма и принимая изложенные выше требования к критериям классификации, мы считаем неоправданным абстрагироваться от видовых определений права, как основания для общей типологии всех правовых систем. Более того, вид (подвид) права, к которому принадлежат конкретные правовые системы, нужно рассматривать в качестве основного, доминирующего критерия их классификации.
Это значит, что первая классификация правовых систем на уровне правовых семей принимает следующий вид: правовые семьи первобытного права (первобытные правовые семьи), правовые семьи рабовладельческого права, правовые семьи феодального права, правовые семьи буржуазного права, правовые семьи гуманистического права.
+ + +
3. Приведенная общая классификация правовых систем на уровне правовых семей кажется, на первый взгляд, лишенной познавательного и, особенно, практического смысла, так как первобытное право осталось в отдаленном прошлом, а гуманистическое право скрыто где-то в туманном будущем. Однако, при более внимательном взгляде оказывается, что дело обстоит иначе.
К гуманистическому праву мы как-нибудь вернемся в публикациях по другим вопросам, а о первобытном праве в современном мире в первой книге «Диалектики права» помещена информация, вряд ли известная большинству тех, кто занимается изучением современного права, которая, как кажется, будет интересной читателям сайта.
Известно, что во многих уголках земного шара до сих пор сохранились живые реликвии – племена, живущие охотой и собирательством. Их можно встретить на Мадагаскаре, в южной Азии, Малайзии, на Филиппинах и других островах побережья Индийского океана. Одним из самых известных случаев являются аборигены Австралии, населяющие свой континент уже более 40 тыс. лет. Они до сих пор не перешли к земледелию и скотоводству. В западном полушарии тоже есть собиратели.
Эскимосы Аляски и Канады – это древние охотники. Совсем недавно, правда, они начали пользоваться винтовками и пересели на снегоходы. Коренное население Калифорнии, Орегона, Вашингтона и Колумбии занимается собирательством, так же как индейцы на Великих Озерах (Канада). Для многих коренных американцев рыболовство, охота и собирательство остаются важными источниками существования (иногда коммерческими). На травянистых равнинах Аргентины, южной Бразилии, Уругвая и Парагвая также обитают древние охотники-собиратели.
Всех их делят на две группы: коренные народы, народы, ведущие племенной образ жизни. В мире существует около пяти тысяч таких групп общей численностью около 300 млн. человек. Помимо того, что они принадлежат к наименее развитой, экономически и политически, части населения планеты, эти народы проживают, как правило, в экологически незащищенных, но богатых природными ресурсами регионах. По этой причине они часто оказываются в центре многочисленных конфликтов.
По данным антропологов, изучавших пигмеев Эфе в заирском лесу Итуру, они, как и тысячи лет назад, живут небольшими подвижными группами, занимающимися собирательством. Упомянутые выше пигмеи живут на территории современного государства Заир и тесно связаны с внешним миром. Долгое время они вели торговлю со своими соседями, меняли лесные продукты (мед и мясо) на сельскохозяйственные культуры (бананы, маниока). На протяжении долгого времени они подвергались влиянию языка европейцев.
В 2008 году организация по защите племенных жителей «Survival International» обнародовала фото племени, которое никогда не вступало в контакт с внешним миром, расположившегося около границы Бразилии и Перу. Индейские группы, не контактирующие с цивилизацией, прекрасно осведомлены о внешнем мире, но они решили жить отдельно, поддерживая традиционный образ жизни в глубине Амазонских лесов. Самые последние снимки показывают, что жители недавно обнаруженного племени занимаются выращиванием зерна, арахиса, бананов и других культур.
Поскольку племена настолько изолированы, контакт с внешним миром может быть чрезвычайно опасным для них. Когда миссионеры в 1987 г. инициировали попытки общения с жителями племени Zo’e, не контактирующего с внешним миром, 45 индейцев умерли от обычных болезней, с которыми они не сталкивались, включая обычный грипп.
В Перу половина племени Nahua, отрезанного от цивилизации, погибла от болезни после того, как на их земле началась добыча нефти в 1980-х годах.
Правительство Бразилии подтвердило, что недавно в юго-западной части дождевых лесов Амазонки было обнаружено племя людей, с которым еще ни разу не контактировал современный человек. Три больших пустыря на этой территории обнаружили с помощью спутника. Экспедиции, направленные в регион на самолетах в апреле 2011 г., собрали больше информации и подтвердили факт существования племени. Сотрудники Национального индейского общества (National Indian Foundation - Funai) используют самолеты для патрулирования территорий, чтобы не нарушать образ жизни неконтактных народов. Правительство Бразилии придерживается политики невмешательства: не вступает в контакт с такими племенами и заботится о том, чтобы на их территорию никто не вторгался, защищая их автономность. По данным Funai, на берегах Амазонки проживает 68 изолированных популяций. Скопление неконтактных народов на этой территории самое большое в мире. Помимо уже известных 14 групп, сотрудники Funai на спутниковых снимках определили еще 8 мест, где могут проживать люди. Таким образом, общая популяция в резервации может достигнуть двух тысяч человек.
Их культуре и собственно жизни угрожают браконьерство, заготовка леса и добыча полезных ископаемых в регионе, а также расчистка пространства фермерами, миссионерская деятельность и распространение наркотиков вдоль границы Бразилии. Пока, несмотря на эти угрозы, большая часть бразильских туземцев сохраняет свой родной язык и традиции. Многие племена долго боролись за сохранение контроля над землями, на которых традиционно жили. В 1988 г. они наконец получили на них законные права, утвержденные в конституции Бразилии. С тех пор 11 процентами территории страны и 22 процентами Амазонии владеют туземцы.
В 1989 г. Международная конференция труда одобрила Конвенцию -169 МОТ. Она призвана закрепить права коренного населения в международном законодательстве. В ней затрагиваются такие проблемы, как право на природные ресурсы и их использование, процедуры переселения и компенсации, передача прав на землю, наказание за незаконное вторжение на земли коренных народов и племен, защита их прав при реализации сельскохозяйственных программ. В конце 90-х годов Конвенцию подписало большинство стран, на территории которых находятся коренные народы и народы, сохранившие племенной образ жизни (Официальный сайт организации «Survival International» : http://www. uncontacted tribes.org.61).
Надо сказать, что правовая жизнь в этих первобытных обществах не остается без внимания юридической науки. Примерной программой одного из симпозиумов (в рамках ХІ Международного Конгресса) под названием «Обычное право и правовой плюрализм: сравнительный анализ и юридическая теория» отмечалось: «Конгресс рассматривает полный спектр нормативных систем, в котором государственное право является лишь одним звеном. Человечество знает обширный ряд обычноправовых систем и систем религиозного права, последние могут быть, а могут и не быть обычным правом, и быстро растущие системы международного права. Все они являются предметом исследования и полемики.
Признание негосударственного права в качестве закона или близкого к закону порядка открывает новые перспективы для сравнительного правоведения, юридической теории, юридической антропологии и социологии права. Это также предполагает фундаментальную критику некоторых современных теорий в этих отраслях юридической науки. Если в предыдущих симпозиумах доклады строятся преимущественно на эмпирических исследованиях аборигенного права и обычного права других народов, то этот симпозиум предполагает рассмотреть все эти вопросы как теоретические в более общем плане...
Темы этого симпозиума содержат бесчисленные поводы для дискуссии. Для обсуждения предлагается три группы вопросов.
1. Интенсивное изучение нормативных порядков в негосударственной социальной сфере, таких как аборигенное право, предлагает вопросы о природе, социальных функциях юридических и квази-юридических норм, институтов, процессов и концепций.
2. Исследования, которые предполагают изучение норм негосударственного и государственного права, предлагают вопросы о том, в каких формах может существовать правовой плюрализм. Мы можем спросить, например, как мы можем наиболее плодотворно анализировать и сравнивать правовую политику, при которой государственное и обычное право дополняют друг друга. Можем ли мы рассматривать конструктивно различные случаи взаимодействия между государственным и обычным правом, когда: 1) государственное право противостоит обычному, 2) признает его в ограниченной сфере, 3) признает его, 4) признает самоопределение для народов, которые придерживаются норм обычного права? Разве мы согласимся с тем, что государственное право является единственным авторитетом для определения всего круга операций и условий при продолжительном существовании других правовых систем. Мы должны также спросить, как соотносится одна обычноправовая практика с другой и в каком отношении каждая из них находится к государственному праву.
3. Рассмотрение негосударственного права ставит вопросы о сущности тех категорий, которыми они оперируют, как правовые системы. Это вопрос не только терминологии. Это в большей степени вопрос исследования того, что представляют эмпирические различия между государственным и негосударственным правом и какое значение эти различия имеют» (См. «Диалектика права», Кн.І, ч.2).
+ + +
4. Господствующим видом права в современном мире есть, вне сомнения, юридическое право, главным образом, буржуазное право. Поэтому на правовой карте мира подавляющее большинство правовых систем принадлежат именно к правовым семьям буржуазного права. Последнее определяет место и влияние всех остальных видов права, их удельный вес в той или иной правовой системе, преобразует их по своей логике.
В этой связи обратим внимание на замечание К. Маркса, важное в методологическом отношении: «Каждая форма общества имеет определенное производство, которое определяет место и влияние всех остальных производств. Это – общее освещение, в котором исчезают все другие цвета и которое модифицирует их в их особенностях. Это – особый эфир, который определяет удельный вес всего сущего, что в нем обнаруживается... Речь идет не о том положении, которое исторически занимают экономические отношения в различных следующих одна за другой общественных формах. Еще меньше речь идет об их последовательности “в идее”» (Прудон), этом извращенном представлении исторического процесса. Речь идет об их расчленении внутри современного буржуазного общества» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. — Т. 12. — С. 732–734).
Большинство научных классификаций правовых систем ориентируются на господство буржуазного права в современном мире. Так, М.Н. Марченко, анализируя подходы к выбору критериев классификации правовых систем и констатируя отсутствие единства в данном вопросе, замечает, что, в частности, Р. Давид в качестве критериев выдвигает два положения, которые могут быть на равных основаниях «решающими для проведения классификации». Это – юридическая техника и критерий опоры правовых систем, принадлежащих к одной и той же правовой семье, на одинаковые философские, политические и экономические принципы, стремящийся к созданию сходных между собой типов общества.
Исходя из этих критериев, один из которых является техническим, а другой идеологическим, названный им ученый разделяет все существующие в мире национальные правовые системы на следующие правовые семьи: романо-германскую, именуемую иногда «континентальной» или «цивильной» (Civil law); англосаксонскую, или семью «общего» права; социалистическую; исламскую; рассматриваемые в качестве отдельных правовых семей индусское, иудейское право, а также правовые семьи стран Дальнего Востока и стран Африки.
Г. Либесны выделяет только две группы основных правовых систем, каждая из которых является по своей природе европейской правовой семьей и оказывает огромное влияние на формирование и развитие правового ландшафта во всем мире: континентальное право и общее право. Другие правовые семьи находятся за пределами их сферы приложения.
В реальной жизни, утверждает в этой связи М.Н. Марченко, нет и не может быть законченной классификации и любая выделяющаяся при этом правовая семья с неизбежностью будет иметь относительный характер. На относительном характере процесса классификации правовых систем и правовых семей, замечает он, не может не сказаться объективный процесс конвергенции, или сближения двух основных правовых семей, а также процесс рецепции американского права в Европе, американизации некоторых отраслей и институтов европейского права, обусловленной американской индустриальной, торговой, финансовой и иной экспансией.
Это, разумеется, не интеллектуальная экспансия, которая ассоциируется с рецепцией римского права на территории Европы в XІІ–XVІ вв. Это скорее материальная экспансия (Марченко М.Н. Проблемы теории государства и права : учебник. - С. 357–364).
Итак, в предлагаемых нынешними компаративистами классификациях правовых систем находит подтверждение марксистское методологическое соображение об определяющем влиянии капиталистического производства на все другие хозяйственные уклады современного общества, а значит, об определяющем влиянии буржуазного права наиболее развитых стран на существующее в современном мире многообразное право различных стран и народов. Со своей стороны, буржуазное право так или иначе испытывает на себе влияние остальных видов права, сила которого зависит от конкретных общественно-исторических условий той или иной страны и тенденций развития международного права.
Не останавливаясь более на анализе различных классификаций правовых систем, еще раз повторим, что приведение их к общему знаменателю возможно не иначе как исходя из общей типологии правовых систем, группировки их в правовые семьи первобытного, юридического и гуманистического права.
+ + +
5. Итак, как уже сказано, в современном мире господствует буржуазное право, определяя остальные виды права и преобразуя их по своей логике.
Нормы буржуазного права, как и нормы других видов права, образуются из трех элементов – гипотезы, диспозиции и санкции правовой нормы. То, что вложит законодатель в норму, что он запишет в нормативных положениях законов относительно правила поведения людей (то есть диспозиции) в конкретных условиях, определяемых гипотезой нормы, – это и должно будет проводиться в жизнь всей юридической деятельностью государства, мерами, которые записаны в нормативных положениях санкции правовой нормы. К этому, фактически, и сводится правовое регулирование поведения людей, в этом заключается так называемый «механизм» правового регулирования.
Так в чем же усматривается мелкая ложь, которая саморазрушает именно буржуазное право? Эта ложь – в лживом нормативном определении гипотезы правовой нормы, которая указывает условия существования у граждан их прав и их обязанностей.
Поясним сказанное конкретнее. Возьмем, к примеру, нормы, которые наделяют граждан страны правом 1) на получение высшего образования, или правом 2) на занятие научной деятельностью, или правом 3) быть избранным народным депутатом, или правом 4) на судебную защиту.
В условиях, когда за обучение в вузе, за научные публикации, за участие в выборах в качестве кандидата в депутаты или участие адвоката в суде надо платить немалые деньги, но при этом такие деньги есть далеко не у всех, – в таких условиях на самом деле поступить в вуз и его окончить, или защитить диссертацию и стать ученым, или участвовать в выборах и получить статус народного депутата, или защитить свое право в суде есть нереальным делом.
Во всех этих случаях законодатель как-бы и предоставляет названные права каждому гражданину, всем на равных, но не как действительное право, то есть гарантированное государством и обеспеченное соответствующими санкциями идеальное благо, а как всего только "возможность", которая иногда и притом не каждым гражданином реализуется – при обязательном условии наличия тех самых денег для оплаты учебы, публикаций, участия в выборах в качестве кандидата в депутаты или решения вопроса в суде.
Но если в гипотезах указанных норм обязательно перечисляются все необходимые условия для существования соответствующего права (возраст, образование, дееспособность, место жительства и т.д.), то о таком важнейшем условии как материальное состояние и платежеспособность гражданина законодатель скромно не говорит ничего, не связывает существование права и обязанности с денежным условием обретения данного права.
Выходит, что наиболее гарантированными оказываются права тех субъектов, которые в состоянии добиться исполнения корреспондирующих им обязанностей, то есть принудить обязанных лиц удовлетворять их права. А к таковым "сильным мира сего" следует отнести тех, у кого в руках находятся разные средства принуждения – материальные, организационные, информационные, силовые, то есть те же "хозяева жизни" (см. на сайте "Анатомия конституционного обмана").
Таким образом, фактически существующее при капитализме имущественное неравенство граждан, которое ставит их в неравное (в сравнении с другими гражданами) отношение к установленному нормой одному и тому же праву, не отражается адекватно буржуазным законодателем в гипотезе нормы права. Иначе говоря, законодатель неистинно нормирует общественные отношения, скрывая, искривляя в нормах права (их гипотезах) реальные условия существования и осуществления права, определяемого в диспозиции нормы.
Эта ложная нормативность ведет к тому, что норма в ее реализации перестает быть правилом. А так как цены на всё в этом мире с каждым годом по большей части растут (например, за учебу в аспирантуре они за последние пять лет выросли в три-пять раз, депутатский мандат стал дороже во много раз, но это "секрет"…), а доходы большинства граждан крепко от цен отстают, то все больше людей перестают быть реальными субъектами права на образование, на участие во власти, в научной деятельности и т.д.).
Что из этого следует? – Что сфера права все больше сужается, «свято место» занимает неправовое регулирование отношений, - та самая злополучная коррупция, за которой следует т.н. правовой нигилизм, то есть отрицание права в общественном сознании. Отсюда рост преступности и прочие «прелести»…
Таким образом, «раковое образование» этой мелкой лжи в правовых нормах, искажающей действительную ситуацию с материальными условиями осуществления прав гражданами в капиталистическом обществе, «съедает» изнутри буржуазное право, на место которого идут беззаконие и произвол «понятий».
Разрушение буржуазного внутригосударственного права само собой влечет разрушения в мировом правовом порядке, что мы и наблюдаем в последние десятилетия.
Кризис управления, о котором в публикациях сайта говорилось не раз, помимо отсутствия основательной теории управления (см. «Учиться управлению = учиться побеждать»), вызван объективным фактором саморазрушения современного буржуазного права.