На этот вопрос есть много ответов, но в контексте связи науки с умением мыслить диалектически я бы исходил из высказывания К. Маркса о том, что «если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишня…».
Следовательно, наука необходима для постижения сущности вещей, чего не может дать одно только рассудочное мышление, а требуется мышление разумное, то есть диалектическое мышление.
Однако находится немало «ученых», отрицающих необходимость познания сущности явлений, в частности, и сущности права. Более того, даже такой видный философ, как И. Кант, отмечалось в советской философской литературе, оторвал явление от сущности, форму от содержания, чувственное от логического. Сущность (“вещь в себе”) оказывается у него где-то за пределами нашего познания, а явления становятся доступными нам лишь благодаря ощущениям, приведенным в порядок путем априорных форм мышления.
Познание, по Канту, представляет собой нечто вроде барьера, разделяющего природу и человека, сущность и явление. Человеческий рассудок обречен Кантом действовать лишь в сфере так называемого “опыта”, представляющего собой соединение чувственных восприятий с априорными формами рассудка. Попытки разума выйти за пределы этой сферы неизбежно наталкиваются на неразрешимые противоречия (антиномии), в которых разум безнадежно запутывается. Наличие “антиномий”, приписываемых Кантом лишь человеческому разуму, служит, по его мнению, одним из ярких свидетельств в пользу тезиса о непознаваемости “вещей в себе”, или сущности явлений. Трудности, с преодолением которых неизбежно связан процесс познания сущности, Кант использовал для того, чтобы ограничить науку ради религии.
Между тем еще Гегель замечал: как бы упорен ни был рассудок в своем сопротивлении диалектике, ее все же нельзя рассматривать как исключительную принадлежность философского сознания, ибо то, о чем в ней идет речь, мы уже находим также и в каждом обыденном сознании, и во всеобщем опыте. Всё, что нас окружает, может рассматриваться как пример диалектики. Мы знаем, что все конечное изменчиво и преходяще, а это и есть не что иное, как диалектика конечного, благодаря которой оно выходит за пределы того, что оно есть непосредственно, и переходит в свою противоположность.
Прекрасный пример постижения сущности такого явления, как конкуренция, демонстрирует в «Капитале» К. Маркс, указывающий, что в конкуренции всё проявляется в искаженном виде. «Тот сложившийся уже вид экономических отношений, который выступает на поверхности, в их реальном существовании, а следовательно и в тех представлениях, при помощи которых пытаются уяснить себе эти отношения их носители и агенты, весьма сильно отличается от их внутреннего, существенного, но скрытого основного содержания и на деле искажает его и противоречит как ему самому, так и соответствующему ему понятию…» . Но, пожалуй, еще лучше демонстрируют и подчеркивают научную ограниченность “новейшего скептицизма” и так называемой “современной методологии” блестящие рассуждения К. Маркса относительно извращающей сущности денег.
“То, что существует для меня благодаря деньгам, – пишет Маркс, – то, что я могу оплатить, т.е. то, что могут купить деньги, это – я сам, владелец денег. Сколь велика сила денег, столь велика и моя сила. Свойства денег суть мои – их владельца – свойства и сущностные силы. Поэтому то, что я есть и что я в состоянии сделать, определяется отнюдь не моей индивидуальностью. Я уродлив, но я могу купить себе красивейшую женщину. Значит, я не уродлив, ибо действие уродства, его отпугивающая сила, сводится на нет деньгами. Пусть я – по своей индивидуальности – хромой, но деньги добывают мне 24 ноги; значит, я не хромой. Я плохой, нечестный, бессовестный, скудоумный человек, но деньги в почете, а значит в почете и их владелец. Деньги являются высшим благом – значит, хорош и их владелец. Деньги, кроме того, избавляют меня от труда быть нечестным, – поэтому заранее считается, что я честен. Я скудоумен, но деньги – это реальный ум всех вещей, – как же может быть скудоумен их владелец? К тому же он может купить себе людей блестящего ума, а тот, кто имеет власть над людьми блестящего ума, разве не умнее их? И разве я, который с помощью денег способен получить все, чего жаждет человеческое сердце, разве я не обладаю всеми человеческими способностями? Итак, разве мои деньги не превращают всякую мою немощь в ее прямую противоположность? …
Деньги, – заключает К. Маркс, – являются, следовательно, всеобщим извращением индивидуальностей, которые они превращают в их противоположность и которым они придают свойства, противоречащие их действительным свойствам. В качестве этой извращающей силы деньги выступают затем и по отношению к индивиду и по отношению к общественным и прочим связям, претендующим на роль и значение самостоятельных сущностей. Они превращают верность в измену, любовь в ненависть, ненависть в любовь, добродетель в порок, порок в добродетель, раба в господина, господина в раба, глупость в ум, ум в глупость” (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 42. - с. 148-150. )
Как извращающая сила, деньги, вне всякого сомнения, проявляют себя в той же, если не в большей мере, и в правовых отношениях буржуазного общества, его правосознании и правопонимании, в чем мы еще будем иметь возможность убедиться, признав, разумеется, необходимость постижения сущности права. Ведь не зря еще древние утверждали: species decipit (внешность обманчива); а народная мудрость издавна учит, что “встречают по одежке, провожают по уму”, “в тихом омуте черти водятся”, “не все то золото, что блестит” и т.д. Dictum sapienti sat est. (Умному достаточно)
Прежде чем отрицать необходимость постижения сущности вещей, адептам т.н. «современной» научной методологии (как будто определение «современный» выражает что-то существенное в методологии науки!) следовало бы вначале уяснить для себя категорию сущности. А не уподобляться мартышке, которая в известной басне не знала, что делать с очками.
* * *
Платон мне друг, но…
Крылатое изречение «Платон мне друг, но истина дороже» приписывают Платону, который вложил в уста Сократа такие слова: «Следуя мне, меньше думайте о Сократе, а больше об истине». Таким образом философ советует ученикам отдавать предпочтение истине, а не авторитету учителя. Аналогичную этическую установку можно встретить у другого великого философа – Аристотеля: «Пусть мне дороги друзья и истина, однако долг повелевает отдать предпочтение истине».
Таким образом, не чей бы то ни было авторитет, даже не самая крепкая и верная дружба, а истина представляет наивысшую ценность, – так обычно трактуют эту мысль.
Но кажется, возможна и иная трактовка. Друг может заблуждаться, а в таком случае отдавать предпочтение дружбе, противопоставляя последнюю истине, – значит выставлять дружбу как неистинную, следовательно, как ложную вещь, не отвечающую самому понятию дружбы. Напротив, истинность дружбы приближает ее к идеалу. В этом, по-моему, состоит глубинный философский смысл данного изречения.
Вместе с тем, это и нравственный императив науки, призванной добывать людям знания. Не пресмыкаться перед авторитетом власти и денег, перед общественным мнением, не присоединяться к мнению толпы о богах («Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто присоединяется к мнению толпы о богах», – говорил Маркс), а твердо и без устали следовать своему долгу – добывать человечеству свет истины.